Санкции и контрсанкции активизировали на российском рынке труда процессы, которые начались несколько лет назад, в частности во время пандемии. Нынешние тенденции могут привести к структурной трансформации отечественной занятости и изменению соотношения спроса и предложения в ряде важных отраслей и профессий. Это потребует новых подходов к формированию заработной платы, неформальной занятости и подготовке ряда специалистов.

Научный центр мирового уровня «Центр междисциплинарных исследований человеческого потенциала» провел онлайн-семинар «Российский рынок труда в условиях санкционного давления».

Заместитель директора Центра трудовых исследований (ЦеТИ) НИУ ВШЭ, член-корреспондент РАН Ростислав Капелюшников представил доклад «Навес вакантных рабочих мест на рынке труда: динамика, структура, возможные триггеры». Докладчик подчеркнул: его работа носит предварительный характер, это попытка диагностики ситуации, сформировавшейся на российском рынке труда. Сейчас, отметил ученый, сложилась уникальная ситуация, позволяющая предположить, что рынок труда вступил в полосу глубокой трансформации. После кризисов, связанных с пандемией и санкциями, уровень безработицы снизился до минимума (3% — общая безработица и 0,6% — регистрируемая). Число вакансий достигло максимума — от 2,5 до 4 на одного безработного — и впервые превысило уровень общей безработицы.

По мнению ученого, сейчас трудно прогнозировать продолжительность этих сдвигов, но по ряду признаков рынок труда переходит к новому равновесию, близкие тенденции отмечаются в занятости многих других стран.

Ростислав Капелюшников полагает: эти тенденции сложились еще во втором квартале 2020 года, а санкции стимулировали их нарастание.

Потребность предприятий в работниках резко выросла после отмены ковидных ограничений: уже в начале 2021 года число вакансий на одного зарегистрированного безработного выросло по сравнению с июлем 2020 года в 5 раз, до 2,5, и вернулось к показателям 2013 года. Несмотря на снижение производства во многих отраслях в 2022 году, оно увеличилось до 3 и продолжает расти. При обращении к альтернативному показателю — уровню вакансий для крупных и средних предприятий — предыдущий пик, отмечавшийся в 2013 году, составил около 3%, сейчас он достиг почти 7%, причем показатель также вырос в прошлом году.

Кривая Бевериджа, отражающая соотношение уровня безработицы и уровня вакансий, также резко сместилась вверх: в прежние годы снижение первого на 1 п.п. приводило к приросту второго на 0,4 п.п., а теперь на 0,8 п.п.

«Мы можем точно датировать, когда произошел прыжок вверх. Триггером был шок, связанный с коронакризисом. Это позволяет предположить: прирост вакансий начался во время пандемии, а не в 2022 году», — считает ученый.

Похожие тенденции после пандемии отмечались и в других странах, например в США, где также произошло резкое ускорение оборота рабочей силы. Эта ситуация, по мнению Ростислава Капелюшникова, возникла из-за сочетания различных процессов, однако главную роль в ее формировании он придает рассогласованию между структурой спроса и предложения труда.

Пока признаков сокращения навеса вакансий нет, напротив, демографические тенденции, в том числе снижение числа работников наиболее продуктивных возрастов, указывают, что он продолжит расти, поскольку в последние годы он увеличивался из-за перетекания рабочих мест из одних отраслей в другие и уникальной комбинации снижения предложения труда и роста оборота рабочей силы. «Все это показывает, что российский рынок труда переходит в новый режим функционирования, принципы которого пока неясны», — подытожил ученый.

Предприятия могут попытаться изыскать дополнительную рабочую силу или начать перестраивать свою деятельность, исходя из нынешнего числа работников. По его мнению, второй способ подстройки к рынку труда более вероятен, поскольку сейчас нет резервов для резкого роста предложения труда по всему спектру профессий и отраслей. Активизация импорта рабочей силы маловероятна по ряду причин, в первую очередь демографических.

Старший научный сотрудник ЦеТИ НИУ ВШЭ Анна Лукьянова представила доклад «Проблемы изучения воздействия минимальной заработной платы на российский рынок труда». Она напомнила, что в 2018 году в России минимальный размер оплаты труда (МРОТ) повышался дважды: с 1 января и с 1 мая — до 9489 и 11 163 рублей, или на 21,7 и 17,6% соответственно. С этого момента он сравнялся с прожиточным минимумом. Это означало серьезное номинальное и реальное повышение МРОТ, его сближение со среднемесячной зарплатой.

Однако оно было отчасти сглажено благодаря разрешенным Трудовым кодексом региональным соглашениям между властями региона, объединениями работодателей и профсоюзами о минимальных зарплатах. Согласно им минимальные зарплаты выросли в общей сложности не на 43%, как базовый МРОТ, а на 28%. Также на масштаб повышения МРОТ влияли районные («северные») надбавки, применяемые в разной степени в 47 субъектах России.

Анна Лукьянова отметила: как правило, получатели минимальной зарплаты составляют малую долю числа работников, но она достаточно значительна среди молодежи и работников с низким уровнем образования. Одновременно, по мнению докладчика, существенное повышение минимальной зарплаты способно повлиять на решение незанятых вернуться на работу, что может повысить конкуренцию на рынке труда и, как следствие, уровень безработицы. В то же время сложно изучить воздействие повышения МРОТ на заработки тех, чьи зарплаты были ниже или незначительно выше минимальных, поскольку в российских условиях работодатели стремятся снизить зарплатные издержки, переводя низкоквалифицированных или малозначимых сотрудников на работу на часть ставки. 

Тем не менее исследование, подготовленное по данным Российского мониторинга экономического положения и здоровья населения (РМЭЗ) и обследований рабочей силы, показало: повышение МРОТ и минимальной региональной зарплаты может существенно повысить уровень безработицы среди наиболее уязвимых групп населения, в частности молодых работников и женщин с низким уровнем образования.

Анна Лукьянова пояснила: влияние МРОТ на уровень безработицы в регионах может существенно дифференцироваться из-за различия доли работников с низкой заработной платой. Также воздействие повышения МРОТ на занятость зависит от доли работающих в малом бизнесе и неформальном секторе, где отмечается более низкая заработная плата и высокий уровень ее неофициальной части.

МРОТ и его динамика стали важным институтом регулирования отечественного рынка труда, подытожила Анна Лукьянова.

Научный сотрудник ЦеТИ НИУ ВШЭ Анна Зудина представила доклад «Неформальная занятость российских работников в периоды макроэкономических шоков: 2011–2020 годы». Она отметила: сложность изучения неформальной занятости возникает из-за ограниченности данных. Распространенные представления о ней как о страховке в период кризисов не всегда подтверждаются результатами эмпирических исследований.

Колебания делового цикла оказывают разное воздействие на рынки труда с отличающейся долей неформальной занятости и ее отдельные сектора. Изучение потоков рабочей силы из официального в неформальный сектор экономики в сопоставлении с динамикой безработицы и экономической неактивности приводит к интересным результатам.

Например, в 2014–2015 годах неформальная занятость несколько (на 0,5 п.п.) увеличилась, но более существенно (на 2 п.п.) снизилась во время пандемии, поскольку противоковидные ограничения коснулись в первую очередь секторов, связанных с непосредственным контактом с клиентами (торговля, общественное питание, гостиничный бизнес, бытовые услуги), где доля неформальных работников существенна.

Переток работников из официального сектора в неформальный нередко связан со стремлением работодателей снизить издержки: в неформальной занятости больше низкоквалифицированных и, следовательно, низкооплачиваемых рабочих мест, неформальные работники чаще более уязвимы.

Несмотря на это потоки из безработицы в неформальную занятость даже в кризис остаются положительными, вероятность получить неофициальную работу существенно выше, чем работу в корпоративном секторе.

Снижение числа мест в формальном секторе может приводить к их росту в неформальном, наблюдается контрцикличность — переход части работников из формальной занятости в неформальную в период кризиса и вероятность их возвращения в период роста экономики. Однако в ряде случаев контрцикличность не наблюдается: например, до кризиса 2008–2009 годов во многих странах, в том числе европейских, отмечался одновременный рост официальной и неформальной занятости.

Изучение влияния пандемии на неформальную занятость в Мексике и Бразилии, обладающих наиболее выверенными данными, показало, что в первой из них сократилось число неформальных рабочих мест, а во второй резко снизились темпы их создания. В период выхода из кризиса неформальный сектор стал одним из драйверов роста в Бразилии, где была распространена удаленная работа, в Мексике эти темпы были ниже, поскольку неофициальная занятость особенно распространена в строительстве, которое восстанавливалось достаточно медленно.

Используя панельные данные РМЭЗ, Анна Зудина пришла к выводам: экономический рост повышает вероятность перехода из безработицы в официальную занятость, а рецессия снижает; вероятность перехода в неформальную занятость достаточно стабильна, за исключением периодов резкого падения экономики и ограничения работы ее отдельных секторов. Вероятность перехода из формальной занятости в неформальную также довольно стабильна. Частота перехода из формальной занятости в безработицу и неактивность достаточно стабильна, отдельные всплески объяснимо отмечались в 2014 и 2020 годах. Уход из неформальной существенно колеблется, что ярко проявилось весной 2020 года, когда временное повышение пособия по безработице и упрощение процедуры его получения привели значительную часть низкооплачиваемых работников в службы занятости. Неформальные работники чаще официальных покидают рынок труда.

Младший научный сотрудник ЦеТИ НИУ ВШЭ Дарья Зинченко представила доклад «“Цена” инженера». Она пояснила: специалисты ряда отраслей, в частности в области IT, коммуникаций и разработки новой техники, считаются двигателями технологического развития, этой группе уделяется особое внимание, в ряде стран они получают более высокую зарплату по сравнению с другими работниками.

Их навыки были востребованы в период перехода бизнеса в онлайн. Введение санкций и необходимость перехода на отечественный софт также вызвали рост спроса на них.

Однако одновременно занятые в профессиях и отраслях, связанных с быстрым ростом технологий, сталкиваются с постоянными вызовами вследствие необходимости регулярного обновления навыков и квалификации. Инвестиции в новые компетенции в конце карьеры сокращаются, приводя к обесценению человеческого капитала и, как следствие, снижению зарплаты.

Сравнение заработных плат работников с сопоставимым возрастом и опытом работы, получивших высшее образование по STEM-специальностям (устоявшаяся аббревиатура для Science, Technology, Engineering and Mathematics), по данным РМЭЗ показало: официальные данные о выпуске STEM-специалистов и численности занятых по инженерным профессиям не показывают отставания предложения от спроса. Число обладателей STEM-дипломов превышает количество соответствующих рабочих мест.

Исследование разрыва в оплате труда работников разных специальностей в различных точках карьеры и отличающихся по опыту с применением широкого спектра эконометрических методов показало: размер вознаграждения инженера, как правило, не превышает его размер у неинженера, а разрыв в зарплате между представителями STEM и не STEM-профессий по мере накопления опыта работы, как правило, остается незначимым.

В обсуждении докладов приняли участие профессор Высшей школы бизнеса НИУ ВШЭ Елена Варшавская и старший научный сотрудник ЦеТИ Алексей Ощепков.