В рамках стратегического проекта НИУ ВШЭ «Национальный центр научно-технологического и социально-экономического прогнозирования» (реализуется в рамках программы «Приоритет-2030») прошел семинар «Образ будущего России: историческая и современная цивилизационная перспектива». Ученые постарались наметить позитивную перспективу образов будущего России с учетом ее цивилизационных и исторических особенностей.

Модератор семинара, директор Центра стратегического прогнозирования Института статистических исследований и экономики знаний НИУ ВШЭ Михаил Голанд, отметил актуальность темы и важность ее широкого обсуждения. 

Докладчик, директор Института исследований культуры факультета городского и регионального развития НИУ ВШЭ (ФГРР) Виталий Куренной, подчеркнул: общая цель проекта — наметить позитивную перспективу образов будущего России с учетом ее цивилизационных и исторических особенностей, теоретическая цель — разработать типологию социальных функций образов будущего и выявить фундаментальные причины появления утопических идей в современном обществе, раскрыть их логику и историко-идейный генезис. Рассматривая образы будущего, авторы стремятся опереться на значимые традиции, сложившиеся в отечественной истории, а также фактические предпосылки и фиксируемые тенденции, подтверждающие их актуальность в современном российском обществе с учетом общемирового контекста.

Докладчик пояснил: предметно работа сфокусирована на образе жизни, экологии, креативных индустриях и крафтовой экономике, потребительской культуре. Отдельного внимания заслуживает также такая историческая особенность России, как имперский характер государственного образования, под чем понимается прежде всего этнокультурное и религиозное многообразие страны. Акцент исследования на образе жизни связан с тем, что здесь находится область конечных целей человеческой жизни. При этом технологии, в совершенствовании которых по разным направлениям не приходится сомневаться, являются прежде всего средствами реализации этих целей. «Пугать всех в очередной раз, что роботы нас поработят, не хочется», — сказал Виталий Куренной. Важнейший горизонт будущего связан не столько с новыми технологическими достижениями, сколько с расширением доступа к уже существующим в мире вещам и условиям, к которым у огромного числа людей просто нет доступа в силу общественных причин.

В части технологического прогнозирования докладчик отметил следующие моменты. Во-первых, конкретное прогнозирование здесь во многом равнозначно самому технологическому открытию, на что едва ли могут серьезно претендовать неспециалисты. Во-вторых, анализ утопической литературы показывает, что даже самые смелые фантазеры не могут представить себе действительные технологические инновации, а найденное решение тут же домысливается до своих предельных возможностей. Например, Эдвард Беллами еще не может представить себе звукозаписывающее устройство, поэтому в его утопии передаваемую по проводам музыку приходится исполнять вживую. Напротив, уже имея перед собой телевизионный экран, советские футурологи уже совершенно точно описывают все возможности современных смартфонов. «В этой связи, — заметил докладчик, — можно вспомнить также Артура Кларка, полагавшего, что в течение ближайших столетий будут совершены все принципиально возможные научные открытия, значимые с точки зрения технологий».

Виталий Куренной отметил: в рамках исследования рассматривались три основных вида утопий — литературно-художественные, политические и практические. Ранним примером последних он назвал военные поселения графа Алексея Аракчеева, чей замысел состоял, разумеется, в том, чтобы осчастливить их жителей.

Говоря о различных социальных функциях утопий, Виталий Куренной выделил революционную, предполагающую радикальную переделку общества, неотрадиционалистскую, в которой образ будущего располагается в прошлом, утопию консерватизма здравого смысла, где будущее понимается как уже кристаллизовавшееся в своих основных чертах в настоящем, а также органологическую, согласно которой человеку остается только наблюдать за циклическим движением истории. Важной в формировании образа будущего Виталий Куренной назвал метаутопию (предложенный Робертом Нозиком мыслительный эксперимент) — своеобразную рамку общества всех возможных утопий, где люди смогут реализовать свои представления об идеальной жизни, не навязывая их другим. Было использовано также понятие «конститутивный минимум будущего» — позитивный минимум того, что должно присутствовать в будущем. Для его определения было предложено отталкиваться от наиболее известной современной антиутопии. Если принять за нее новеллу Джорджа Оруэлла «1984» и двигаться от нее как от противного, такой минимум состоит в необходимости сохранения границ между общественной и частной сферами жизни.

В качестве основных диспозитивов представлений о будущем, устойчиво прослеживаемых в России на протяжении последних двух веков, докладчик назвал, во-первых, анархическую линию, чьи признанные классики были русскими мыслителями, и, во-вторых, конкурирующую с ней «социалистическую», под которой понимается идея полного рационального контроля и планирования жизни. Что касается анархизма, то в России не сформировалась лишь одна его позднейшая разновидность, основанная преимущественно на экономических аргументах (либертарианство). Анархическая и социалистическая утопии не только расходятся между собой в вопросах общественного устройства, но и отчетливо различаются по желаемой модели образа жизни: первая тяготеет к аграрному, ремесленному, загородному идеалу, а вторая формирует преимущественно урбанистический образ будущего. Если обратить внимание на широкое распространение распределенного образа жизни, сочетающего городское и загородное бытование (по формуле «квартира — машина — дача»), как на цивилизационную специфику России, то его можно выделить в отдельное направление, примиряющее аграрный и урбанистический образ будущего.

Наконец, в истории России можно выделить еще одну линию утопизма, устойчиво проявляющуюся вне зависимости от политических взглядов ее сторонников: эстетическую. Ее руководящая идея состоит в преобразовании мира по формуле Федора Достоевского «красота спасет мир».

Далее участники проекта кратко охарактеризовали результаты своих исследований.

Старший научный сотрудник научно-образовательного центра «Центр исследования русской мысли» Балтийского федерального университета имени Иммануила Канта Андрей Тесля отметил: в образах будущего русской мысли XIX века заметно напряжение между универсалистской перспективой, сближающей российское будущее с европейским, и стремлением создать собственную перспективу, отличающуюся от западной. Это, по мнению философа, породило идею связки социалистического варианта с имперским воображаемым и консервативной утопией. Kогда социальные и культурные реалии Западной Европы перестали быть пугающей перспективой ближайшего будущего, оказался возможен новый этап развития отечественной социалистической мысли — теперь уже в рамках универсального воображаемого, полагает Андрей Тесля.

Виталий Куренной, продолжая доклад, отметил: империя — специфическая черта России, причем ее не следует трактовать как что-то пугающее. Это один из типов государственного устройства, поддерживающего религиозное, этническое и культурное разнообразие на большой территории. Она, в отличие от национального государства, не пытается гомогенизировать население и культурное пространство.

«Важно посмотреть на империю феноменологически, как на форму проживаемого опыта — опыта, релевантного для понимания России, СССР и постсоветского пространства», — сказал в свою очередь старший научный сотрудник Центра прикладных и полевых исследований ФГРР НИУ ВШЭ Артем Космарский. Исследователи особенно детально изучали опыт позднего СССР и Османской империи — как пространства побега и покоя, огромную территорию, где можно найти убежище. Одновременно империя — форма организации, где пространство важнее времени, где сочетаются неравномерность, разноуровневость развития и соподчиненность.

Важным компонентом империи Артем Космарский назвал гибкость и способность к адаптации к ее условиям разных людей и социальных слоев. В позднем СССР соседями по лестничной клетке могли быть люди с резко различающимися социальным положением, жизненным опытом, взглядами на текущую ситуацию и хозяйственными практиками, и они могли закрывать глаза на то, что живут в разных мирах, антагонистичных с точки зрения государства.

Артем Космарский также отметил: в последние годы ученые отказались от теории отсталых и передовых обществ и перешли к изучению гетерогенности и политемпоральности больших стран. Сейчас формы потаенной жизни граждан развиты не меньше, чем в СССР. Их исследование позволит описать сложность социального устройства империи, считает эксперт НИУ ВШЭ.

Руководитель Центра прикладных и полевых исследований Владимир Картавцев рассказал об исследованиях понятий «пространство» и «природа» в отечественной анархистской мысли. По его мнению, в имперском и анархистском дискурсе они воспринимаются как ресурс, способный выстроить автономию. В анархистской мысли под ней прежде всего подразумевается отделение от государства, причем таких автономий должно быть много. 

Важен и тип восприятия природы. Один из них предполагает патерналистское отношение, заботу о ней, бережливость и стремление сохранить природу вокруг себя, начиная от раздельного сбора мусора и до зеленой повестки. Россия имеет в этом плане большой потенциал. Одновременно существует и отношение к природе как к противнику или ограничителю возможностей — например, продолжительности жизни. Оно направлено на развитие практик продления жизни и повышения ее качества. Вероятно, такие взгляды найдут отклик в сердцах будущих людей.

Заместитель директора Института исследований культуры ФГРР Александр Сувалко в своей части исследования под рамочным названием «Анархия карнавала» обратил внимание на то, как российский ученый Михаил Бахтин благодаря своим работам, посвященным творчеству Достоевского, Гоголя и Рабле, и разработке теории карнавализации повлиял на создание американскими анархистами фестиваля Burning Man — яркого культурного проекта, исключительного с точки зрения экономики культуры: на пике его посещало до 80 000 человек. Этот фестиваль смог сформировать глобальную художественную экосистему и даже инспирирует отдельные креативные индустрии, включая представителей крупных технологических компаний, архитекторов, художников и творцов. На территории этой временной утопии в течение 8 дней все подчинено раскрытию творческого потенциала его участников, и это находит свое выражение в самых разных проектах по всему миру. «Это интересный пример, как русская мысль Михаила Бахтина приняла вид кратковременной анархической утопии внутри современной экономики», — сказал Александр Сувалко.

«Вернемся в наши пенаты», — заметил Виталий Куренной. По его мнению, распределенный образ жизни, когда горожане регулярно живут в сельской местности, родился в античном полисе. Маленький город был окружен участками земли в пешей доступности от него, и в нем сочетался городской образ жизни с занятиями сельским хозяйством для самообеспечения и удовлетворения нужд города. Если город разрастался, часть населения создавала колонию. В России институт аристократической дачи появился в XVIII веке, затем началась его демократизация, отчасти спонтанная, отчасти поддерживаемая государством, особенно в сложные для страны экономические периоды. Например, развитие культуры огородничества у крестьянства было важным элементом реформы Петра Столыпина. Усадебное строительство начало поощряться уже в конце Великой Отечественной войны, и подобные меры можно проследить на всем протяжении советской истории. В этом цивилизационном феномене ничего не изменилось и при переходе от советского к постсоветскому периоду, напротив, он лишь получил дополнительный импульс для развития. Садоводство и огородничество, подчеркнул докладчик, не рудимент крестьянской культуры, а распространение городской культуры на периферию, форма относительной автономии россиянина. Во время пандемии эта структура оказалась неожиданно подходящей для проживания сложного периода. Модель распределенного образа жизни, полагает Виталий Куренной, примиряет урбанистическую и аграрную линии утопического мышления. «Если вспомнить, как Маркс и Энгельс представляли себе образ жизни при коммунизме, то они рисуют практически повседневность обычного российского дачника. Можно сказать, что мы живем в стране победившей утопии», — сказал он.

Заведующий Лабораторией исследований культуры ФГРР НИУ ВШЭ Руслан Хестанов отметил: одной из целей главы «Модусы и образы будущего» был анализ советской научной литературы и официального дискурса о будущем. При этом анализ осуществлялся в перспективе разных способов отношения к будущему и работы с ним, которые отражаются в таких представлениях, как «мечта», «предчувствие», «пророчество», «образ будущего», «стратегия», «утопия» и проч. Разные термины являются отражением возможных вариантов проблематизации будущего. По его мнению, в начальный период существования советская власть активно эксплуатировала жанр научной утопии, причем образ желаемого будущего играл ключевую роль. В этот период советская мысль опиралась на просвещенческий оптимизм, уверенность в познаваемости мира. Однако в советском публичном дискурсе господствовали два модуса проблематизации будущего — план и прогноз. План опирался на жесткий детерминизм в понимании реальности, на уверенность в том, что будущее предоставляет возможность манипуляции или реорганизации причинно-следственных связей в желаемом направлении. Прогноз возник как альтернатива плану и распространялся в основном в научной среде в 1960-х годах под влиянием кибернетики. Методы прогнозирования были связаны с более глубоким освоением концепта вероятности. Дискурс планирования в период позднего СССР постепенно уступал место дискурсу прогнозирования, а сциентистская аффирмативность ослабевала.

По мнению Виталия Куренного, идея рационального контроля и планирования будущего может быть сведена к идее автоматизации жизни и управления. Она отчасти выступает как антитеза анархической позиции и возникает лишь в контексте современной культуры. В предшествующие эпохи она просто не могла появиться и зарождается, когда человек начинает рассматривать себя как единственную инстанцию, отвечающую за все, что происходит в мире. «Это секуляризация теодицеи», — считает он. Если взглянуть на основные линии развития современных технологий и экстраполировать их возможности в будущее, то можно распознать в них потенциал реализации нескольких весьма смелых утопий. Философ выделил три таких направления. Во-первых, эта сформулированная Кантом идея «строгого права», в которой правоприменение вступает в действие причинно-следственным образом, а правонарушение автоматически ведет к неизбежным последствиям. Наглядным современным воплощением модели автоматического права является камера видеофиксации на дороге. Последствия нарушения правил наступают автоматически, независимо от морали и мотивов нарушителя. Во-вторых, множество современных технологических проектов сфокусированы на решении задачи «хорошего правления», то есть на минимизации участия человеческого фактора или злоупотребления полномочиями, — задачи, которую Кант называл «самой трудной из всех» для современных обществ. Примером была названа система цифровой идентификации Aadhaar в Индии, одной из главных целей внедрения которой была минимизация участия чиновников в распределении социальной помощи. В-третьих, современные платформенные технологии открывают широкие возможности автоматизации производства, торговли и шеринговой экономики. Если представить себе будущий максимум последней, то получится своего рода «жизнь в прокат», где собственность полностью вытеснена практиками пользования. Указанные направления, к которым можно добавить множество других технологий автоматизации (умный дом, умный город и т.д.), философ предложил максимизировать в виде мыслительного эксперимента «мир умных автоматов». По его мнению, такой возможный образ будущего ставит очень серьезные вопросы относительно прав собственности, границ приватной сферы и природы самой человеческой личности, которые необходимо учитывать в ходе разворачивающихся процессов автоматизации жизни.

Аналитик Лаборатории исследований культуры Мария Фигура выделила два ключевых смысловых диспозитива, которые существовали в русской экологической мысли на протяжении XX века: с одной стороны — плановый централизм и «советское прометейство», стремление преобразовать природу для развития народного хозяйства, с другой — консервативно-анархическая линия, реализованная в концепции «абсолютной заповедности». В первом случае речь идет об интенсивной культурализации природы (акклиматизация фауны, перенос рек в другие регионы, создание сельхозугодий в море и даже управление климатом и т.д.). Сюда же относятся проекты по обеспечению планетарной (транспортной, логистической и т.д.) связности. Вторая линия объявляет права природы на автономию, стремится к гармоничному сосуществованию с ней без серьезного вмешательства (что выражается в создании сети научных заповедников). «Современные тенденции балансируют между двумя перспективами», — резюмировала она.

Последний затронутый диспозитив будущего был связан с идеей эстетизации окружающего мира, открывающей бесконечный горизонт будущей деятельности. Было выделено четыре волны концептуализации и развития этого направления. У его истоков стоит Фридрих Шиллер, мысль которого в России была подхвачена Достоевским. Затем идет русская религиозная философия в лице прежде всего Владимира Соловьева, задавшего ей вселенское измерение. Эту идею своеобразно подхватили и радикализовали советские авангардисты в программе «жизнестроения». Куренной отметил: появление технологических возможностей для творчества, которые сегодня начинает открывать использование искусственного интеллекта, реализует утопии советских конструктивистов по технологизации искусства. Наконец, четвертая волна эстетической утопии разворачивается на наших глазах: быстро растет сектор креативной экономики и креативных индустрий, а творчество, бывшее некогда привилегией художников, демократизируется в таких различных формах, как экономика творцов и экономика увлечений (Creator & Passion Economy).

«Чем хотелось бы закончить: красота спасет мир, а креативная и крафтовая экономика помогает его улучшить», — подытожил Виталий Куренной.

Михаил Голанд поинтересовался, во-первых, можно ли считать империей, например, США, где также присутствует культурное разнообразие, во-вторых, какова перспектива будущей востребованности распределенного образа жизни молодежью.

Виталий Куренной сослался на используемую в исследовании типологию Майкла Уолцера, согласно которой США не являются империей по своему общественно-государственному укладу, а представляют собой особый тип общества, который Уолцер характеризует как эмигрантский. Но дело также в иной по сравнению с классическими империями исторической траектории. Отвечая на второй вопрос, Виталий Куренной заметил, что перспектива у распределенного образа жизни, безусловно, есть. Молодежь действительно стремится в города, туда, где кипит жизнь. Но по этому поводу есть уже некоторый накопленный исторический опыт. Исследователи, занимающиеся историей российских дач, отмечают, что молодежь и в 1970-е годы ровно так же была не в восторге от дачной жизни. «Остается задаться вопросом: а где сейчас эта молодежь? На тех же дачах», — заметил философ.

Декан факультета географии и геоинформационных технологий НИУ ВШЭ Николай Куричев поинтересовался, какие современные государства можно считать империями.

Виталий Куренной предположил, что таковыми можно считать Китай и некоторые другие крупные государства Юго-Восточной Азии, несмотря на стремление первого уйти от этнического и религиозного многообразия.

Директор Чаяновского исследовательского центра МВШСЭН Александр Никулин назвал доклад интересным опытом создания позитивной утопии. По его мнению, в докладе недостаточно отражены противоречия современного мира. «Мне кажется, что Россия и мир страдают, а мне показывают картину социализма с анархо-человеческом лицом. Как это преодолеть?» — сказал Александр Никулин.

По мнению Виталия Куренного, попытка радикально упразднить страдания через реализацию утопии порождает не меньшие страдания. Решить экзистенциальную драму существования человека невозможно.

В завершение семинара Михаил Голанд поблагодарил докладчика и участников за интересный доклад и содержательную дискуссию.