В Издательском доме НИУ ВШЭ вышла книга «Университеты в России: как это работает», которую написали ректор Вышки Ярослав Кузьминов и проректор университета Мария Юдкевич. Мария Юдкевич рассуждает о том, как устроена система российского высшего образования, что в ней сохранилось со времен СССР, в чем преимущества ЕГЭ и какие запросы к вузам сегодня предъявляет общество.
Как и когда у вас возникла идея написать книгу про отечественные университеты?
Идея написать такую книгу возникла довольно давно. Несмотря на большой объем литературы, посвященной разным аспектам работы российских университетов и системы высшего образования в целом, до сих пор не было работы, которая позволила бы посмотреть на систему интегрально, во всем многообразии и взаимосвязи отдельных ее частей. На эту работу у нас ушло больше пяти лет. Будучи глубоко внутри системы, внутри университета, мы тем не менее хотели посмотреть на происходящее хотя бы отчасти со стороны. Разобраться в том, какие институты лежат в ее основе, как они укоренены культурно и исторически, как взаимосвязаны с социально-экономическими институтами. Мы хотели посмотреть на все эти институты в их взаимосвязи. Например, правила приема студентов влияют на внутреннее устройство университетов, а финансирование — на их возможности. Нам важно понять почему все работает и как работает. Иными словами, нам хотелось как институциональным экономистам посмотреть, какие институты находятся в фундаменте высшего образования.
Люди внутри университета, системы высшего образования, многое принимают как данность. Мы хотели написать книгу, которую мог бы понять любой внешний читатель. Это книга для тех, кто со стороны хотел бы выяснить, как устроены университеты. У нас было желание поместить российское высшее образование в международный контекст, показать, что в других местах складывается по-другому и почему, а в чем наша система похожа на другие и в чем источник этого сходства.
Было важно показать, что история российского высшего образования не может рассматриваться в отрыве от европейского и мирового. Были периоды и изоляции и более тесной интеграции, но отечественные университеты надо в любом случае описывать в контексте глобальной истории.
Можно ли назвать советское высшее образование лучшим в мире, как утверждают ностальгирующие по прошлому?
Это невозможно рассматривать в отрыве от задач, стоявших перед ним. Высшее образование советского периода — прежде всего система профессиональной подготовки кадров, специалистов для нужд экономики, причем для конкретных учреждений и предприятий. В основе высшего образования лежала система обязательного распределения выпускников. Было заранее известно, что определенный вуз готовит людей для определенных мест работы. Было понятно, что человеку нужно вложить в голову, чтобы он соответствовал будущему месту работу. Тогда не нужна вариативность, это формирование идеального винтика в машине. В существенной части советских вузов это было хорошо отстроено, что дополнялось высокой селективностью высшего образования.
Надо понимать, что такая система давала качественное фундаментальное образование прежде всего по техническим и естественно-научным дисциплинам. Это было и будет востребовано.
Работала ли бы эта система сейчас, в условиях иного спроса и свободного рынка? Скорее нет. Мы по-другому смотрим на реалии. Даже само понятие работы по специальности сегодня утрачивает свое значение и уходит в прошлое.
Сейчас университетское образование — это вопрос формирования компетенций, адаптивности, умения осваивать знания, которые нужны в постоянно меняющемся мире. Советское образование — совсем про другое.
Можно ли сегодняшнему студенту сказать: «Вот тебе программа на четыре года или пять-шесть лет. У тебя не будет выбора каких-либо вариативных дополнительных курсов. Не спрашивай, зачем это нужно, а просто учи»? Вряд ли. Он нас просто не поймет.
Какие советские черты сохранила нынешняя российская высшая школа?
Удивительно, в какой степени сегодняшняя система сочетает в себе рыночные и унаследованные от советского периода плановые элементы.
Такие черты советской системы продолжают оставаться и во многом определяют характер работы университета и их поведение на рынке. В качестве примера можно назвать институт контрольных цифр приема. Важнейший инструмент госзаказа сохранился. Государственное задание на подготовку студентов определенных специальностей и направлений осталось, как осталось и выделение вузу средств согласно численности студентов. Государство решает: сколько и какому вузу дать средств на подготовку экономистов, агрономов, инженеров, педагогов, юристов.
В чем может выражаться рыночный подход, замещающий такое планирование? Мы даем студенту своего рода ваучер, с финансовым наполнением в зависимости от его результатов ЕГЭ. Тогда более подготовленные студенты идут в сильный вуз (и учатся там либо бесплатно, либо немного доплатив к стоимости принесенного в вуз ваучера), менее подготовленные — в менее селективные, а в какой-то вуз просто не придут из-за низкого качества образования. Так распределение студентов по вузам будет регулировать рыночный механизм.
А если слабому вузу, который в иных обстоятельствах не пользовался бы спросом, дали бюджетные места, и он набрал на них слабых студентов — это последствия такой плановой системы.
Скажем, на часть технических и сельскохозяйственных специальностей низкий спрос и при этом сохраняется много бюджетных мест. Туда массово идут абитуриенты, не сумевшие поступить на другие направления подготовки, но заинтересованные в получении диплома о высшем образовании. Они часто и не планируют работать по специальности.
Но и на рынке труда нет набора специальностей, которые имелись раньше. Люди, занятые управлением бизнесом, некоммерческими организациями, как правило не имеют менеджериального образования, но это не значит, что они работают не по специальности.
Если раньше смена карьеры рассматривалась как неудача, то теперь люди часто меняют профиль обучения, переходят из одной сферы в другую
Задача университета сейчас — дать им такие компетенции, чтобы они могли это делать
Как смена политической и экономической системы в 1991 году сказалась на российских университетах?
Надо рассматривать проблему в нескольких контекстах. Если прежде наука и высшее образование, особенно их сегменты, связанные с обороной, были одним из приоритетов государства, выделялись значительные средства на их развитие, то с началом 1990-х наука и высшее образование оказались на периферии государственного внимания, туда стало поступать меньше денег. Это привело к мощнейшему финансовому кризису, поскольку наука и университеты были не готовы к резко изменившейся ситуации.
С другой стороны, государство создало правовые возможности для рыночного бытования университетов. Они получили возможность учить студентов на платной основе, открывать программы по новым рыночным направлениям (таким как экономика, право и менеджмент). Государство разрешило создание частных вузов, появилось большое число институций разного качества, конкурирующих между собой и с госсектором.
Понятно, что значительная часть этих программ были невысокого качества. Ресурс кадров, способных качественно преподавать новые дисциплины,был ограниченным. Однако появился рыночный спрос и вузы давали людям возможность учиться тому, что они хотели. Был взрывной рост, потом началось вытеснение недобросовестных игроков в том числе за счет действий государства, которое стало предъявлять более высокие требования к желающим остаться на рынке образования.
Чем вызван резкий рост спроса молодежи и населения в целом на высшее образование в первые постсоветские годы?
Это совокупность разных факторов. Во-первых, рынок стал предъявлять запрос на новых специалистов и отсутствовавшие ранее компетенции и навыки. Вузы стали реагировать на этот запрос. Кроме того, высшее образование воспринималось как социальный лифт. И в момент, когда снизились барьеры входа в высшее образование, люди стали предъявлять высокий спрос на попадание в этот лифт. Он встречал более гибкое и вариативное предложение, в том числе невысокого качества, с получением формального диплома вместо знаний.
Как изменение системы приема в вузы, переход к ЕГЭ и развитие олимпиадного движения изменили состав студентов, особенно ведущих университетов?
Мы быстро забыли, насколько коррупционной была система приема перед введением Единого госэкзамена, насколько высокими и несправедливыми были барьеры доступа к качественному образованию. Мы имели систему, когда низкие зарплаты в вузах и низкий контроль государства обуславливали расцвет коррупционных практик. Ничто не мешало преподавателям, бывших членами приемных комиссий, оказывать преференции абитуриентам, у которых они вели занятия как репетиторы. Социальный капитал с нужным репетитором был важной точкой отсева.
Система подготовительных курсов во многих случаях тоже была частью создания преференционного отношения. Если ты не позанимаешься на годовой или полугодовой программе вуза, ты не узнаешь специфические «фишки» экзамена и с большой вероятностью срежешься. Поступление через коррупцию на входе было массовым явлением.
Была непрозрачная система информации, которая отсекала значительную часть иногородних абитуриентов. Вузовские олимпиады во многих случаях тоже превращались в дополнительные экзамены, которые создавали значительные преимущества для детей из «своих» городов.
ЕГЭ дал систему высокой степени прозрачности. Конечно, он не полностью снял все барьеры, связанные с финансовым неравенством. Да, у детей из более обеспеченных семей сохраняется больше возможностей. Однако и у детей родителей со средним и невысоким достатком повысилась вероятность поступления в селективный университет.
Сейчас, когда система упорядочена, школьники, живущие в маленьком городе, получили возможность встроиться в олимпиады крупных вузов и всероссийские олимпиады. Это основная заслуга ЕГЭ вместе с олимпиадным механизмом.
У детей — победителей олимпиад — есть возможность выбирать, и в ведущих вузах образуются крупные кластеры ребят, приезжающих получать лучшее образование.
В последние годы отдача от высшего образования снизилась или повысилась?
Если не углубляться в детали, то в последние годы она немного снизилась, но остается очень высокой, на уровне 50% заработной платы. Для такой массовой системы высшего образования, как российская, это очень высокая премия.
Насколько велик переток из высшего в среднее профессиональное образование?
Сейчас действительно значимая часть детей проходит через колледжи. И многие из них после колледжа продолжают обучение в вузе, без сдачи ЕГЭ. Для части детей это становится удачной осмысленной траекторией, они приходят в вуз не на первый курс и заканчивают высшее образование.
Нынешние отечественные университеты резко отличаются по качеству принимаемых на первый курс студентов и образования. Полезна или скорее вредна нынешняя дифференциация?
Полезно или не полезно — в таких терминах можно обсуждать лекарства, но не различия между вузами. Это же не конструируемая извне реальность, а равновесие, к которому мы пришли. Вопрос — почему? Одна из причин — «массовизация». Наша система высшего образования имеет массовый характер и, значит, ее дифференциация по качеству неизбежна. Это феномен, характерный сегодня для многих стран.
Как только количество вузов растет, растут и различия между ними по разным параметрам, по студентам, которые приходят с совершенно разными целями. Одним нужны фундаментальные знания, другим «корочка», третьим — определенные практические навыки, четвертые рассчитывают найти спутника жизни. А у кого-то родители хотят, чтобы их ребенок провел время в окружении интеллигентных людей.
С чем у нас ассоциируется американское образование? Все назовут Гарвард и вспомнят здания красного кирпича. Но американская система высшего образования — это не только исследовательские университеты, но и двухлетние колледжи. Разница между ними не меньше, чем между уровнем образования в МГУ, Вышке, МГИМО и в вузе из нижней трети по качеству приема.
Насколько нынешняя система подготовки в университетах отвечает запросу экономики?
Можно говорить, что рынок предъявляет запрос на специалистов. Но есть набор определенных технических специальностей и там много бюджетных мест, где никто не хочет учиться за собственные средства. Туда берут абитуриентов с достаточно низкими оценками. Что происходит со стороны рынка? Спрос есть, но он связан с низким уровнем зарплат, которые предлагают предприятия. Понятно, что люди получив высшее образование и столкнувшись с таким предложением, считают его неинтересным. И это не вопрос, чтобы вузы лучше готовили студентов, а вопрос платежеспособного спроса. Это не рыночная логика, рыночная логика — когда студенты голосуют ногами.
Государство может менять распределение контрольных цифр, чтобы специалистов готовили вузы, дающие качественное образование, которые готовы и могут на эти места и специальности набрать хорошо подготовленных абитуриентов, обеспечить качественный спрос на них. И государство делает это, но такая плановая система всегда обречена догонять реальность и действовать «с запаздыванием».
Перепроизводство части специалистов остается вопросом государственного планирования, при том что в рыночной системе высшего образования плановая часть не должна составлять основу. Да, государство может размещать госзадание на определенные направления. Но все это должно подкрепляться рыночным спросом со стороны производственного сектора.
Конкурентоспособны ли российские университеты на глобальном рынке? Насколько объективны наиболее известные международные рейтинги вузов в отношении отечественной высшей школы?
Если говорить про глобальную конкурентоспособность, надо определиться про какой рынок мы говорим. Скажем, можем ли мы конкурировать с зарубежными вузами за иностранных студентов. Да, в том числе за счет программы «5-100» ряд университетов значительно продвинулись в этом направлении. У нас появляется все больше иностранных студентов.
Дальше можно говорить про конкурентоспособность на рынке академических кадров: получается ли у нас привлекать преподавателей с глобального рынка. Сейчас эту проблему только начали решать в небольшом количестве вузов. И здесь нашим вузам еще предстоит долгий путь.
Если говорить об образовательных услугах, то выпускники наших лучших вузов полностью конкурентоспособны на глобальном рынке. И их число, в том числе благодаря инвестициям, сделанным в рамках Программы «5-100», увеличивается.
Теперь по поводу рейтингов. Рейтинги, как и любые градусники, меняют поведение тех, кого измеряют. Международные рейтинги лучше умеют измерять успехи в науке, чем в преподавании. Науку измерять легче и рейтинги смещены на исследовательскую деятельность. Как с помощью небольшого количества понятных параметров измерять качество преподавания, чтобы вести межстрановые сравнения, по большому счету пока не придумали.
Российские вузы долгое время представляли собой прежде всего образовательные институции. Вышка одна из первых пытается вернуться к модели, где университет реализует взаимодополняющие и обогащающие друг друга образовательную и исследовательскую миссии.
Можно ли говорить о перепроизводстве и экспорте человеческого капитала?
Мы завершаем нашу книгу главой про интернационализацию. Университеты даже в периоды изоляции по большому счету оставались частью глобального сообщества и были частью мировой повестки. Циркуляция умов будет всегда. Задача не в том, чтобы удерживать выпускников в стенах университета, а в том, чтобы создавать условия для привлечения в университет лучших — в том числе выпускников и уже сложившихся профессоров из университетов других стран. Задача университета — быть частью среды, частью глобального пространства, а не возводить защитные стены.
Что нужно отечественной высшей школе, чтобы она стала одним из драйверов развития России?
Во-первых, система высшего образования уже сейчас является таким драйвером. Производство и развитие человеческого капитала вместе с социально-экономическими институтами лежит в основе любого движения вперед, создавая фундамент устойчивого роста.
Сегодня университеты, как и во всем мире, перестают быть башнями из слоновой кости, производящими кадры исключительно внутри для их «поставки вовне». Граница между вузом, индустрией, обществом стирается. Люди предъявляют спрос на обучение в течение всей жизни, возникает заинтересованность в открытом входе для приобретения отдельных компетенций, вузы экспериментируют с форматами образовательных программ как в части содержания, так и в части организации процесса обучения. Вузы становятся заинтересованными в привлечении к работе со студентами людей с актуальным опытом практической работы, задумываясь о выстраивании совершенно нетрадиционных для классической модели контрактов с профессурой.
Вузы, помимо преподавательской и исследовательской миссий, развивают и третью, становясь институтом развития общества. Большой вызов для университетов сегодня — адаптация, поиск новой модели, в которой вуз становится драйвером развития региона, не только экономического, но и социального и общественного.
