Обострение конфликта между президентом Борисом Ельциным и Верховным Советом России и нежелание сторон достичь компромисса привели осенью 1993 года к вооруженному противостоянию в центре Москвы. О причинах, ходе и результатах событий 30-летней давности HSE Daily поговорило с профессором департамента политики и управления факультета социальных наук НИУ ВШЭ Борисом Макаренко.

— Борис Игоревич, напомните, как разворачивался конфликт между президентом Борисом Ельциным и Верховным Советом России?

— Конфликт был затяжной и институциональный. Знаменитый историк Василий Ключевский писал в начале XX века, что в России нет борьбы партий, есть борьба институтов. За два года до этого боролись институты СССР и его республик, где все стороны претендовали на верховную власть, которая должна принимать важнейшие решения.

Теперь между собой конфликтовали президент и представительная власть. Основной конфликт заключался в понимании каждой из сторон, что она главнее оппонента. Началом, наверное, можно считать VII Съезд народных депутатов в декабре 1992 года. Ельцину пришлось отправить в отставку правительство реформ во главе с Егором Гайдаром, и ему на смену пришел Виктор Черномырдин, которого депутаты считали крепким советским хозяйственником. Ельцин и его окружение пытались лишить съезд кворума, чтобы он стал неправомочен принимать решения. Этого не получилось тогда и слабо сработало и в сентябре 1993 года. Тогда же встал один из центральных вопросов — подготовки новой Конституции, поскольку стало ясно: бесконечные правки в Конституцию РСФСР уже ничего не дают. Тем не менее зимой 1992–1993 годов казалось, что новое правительство дает шанс продолжать нормальный политический процесс.

— Почему депутаты, большинство которых ранее поддерживали Ельцина, начали борьбу против него?

— Тут сразу несколько причин: в 1991 год у Ельцина и депутатов РСФСР был общий противник — союзное руководство. И когда ГКЧП попытался отстранить Горбачева, РСФСР и другие республики воспользовались ситуацией, чтобы снести Центр. А затем началась борьба за верховную власть между победителями. Также многие депутаты видели, что при продолжении институциональных реформ им не найдется места в новых структурах власти. Кроме того, с конца 1991 года начались гайдаровские реформы. Депутаты уловили протестные настроения и заняли антипрезидентскую и антиреформаторскую позицию. Наконец, многие сторонники президента сложили депутатские полномочия, а их сменщики избирались уже на протестной волне.

— Как удалось купировать обострение противостояния весной 1993 года?

— В марте 1993 года VIII Съезд народных депутатов фактически отменил меры по стабилизации, лишил Ельцина чрезвычайных полномочий для проведения реформ. Ельцин обратился к народу, объявил о приостановке действия Конституции. Его указ об особом порядке управления страной в писаном виде был не таким конфликтным. Тем не менее Конституционный суд во главе с Валерием Зорькиным признал указ нелегитимным.

26 марта собрался чрезвычайный съезд, его инициаторы планировали объявить Ельцину импичмент и устроить внеочередные выборы президента, но соответствующее постановление не прошло, хотя для его принятия не хватило всего нескольких десятков голосов. Тогда президент и депутаты согласились провести всероссийский референдум по вопросам доверия президенту и продолжения курса реформ. Думаю, депутаты были уверены, что Ельцин проиграет, ему выразят недоверие.

Когда референдум состоялся, и Ельцин, и курс реформ получили поддержку большинства, а два вопроса о досрочных выборах президента и Верховного Совета не получили требовавшегося большинства от списочного состава избирателей. Ельцина потом часто упрекали, что он по итогам референдума не предпринял решительных шагов.

Тогда же появился президентский проект Конституции и началась работа двух конституционных комиссий — президентской во главе с Сергеем Алексеевым, Анатолием Собчаком и Сергеем Шахраем и депутатской во главе с известным юристом Олегом Румянцевым. Появился и компромиссный проект, подготовленный Румянцевым, но было очевидно, что съезд его не примет из-за противостояния с Ельциным и отсутствия в новой Конституции пункта о Съезде народных депутатов. Многие из них осознавали, что это означает для них политическое самоубийство, у них мало шансов избраться в новый представительный орган, где число мест сокращалось более чем в 2 раза — с 1068 мест до 450. 

— Как вы оцениваете результаты апрельского референдума о доверии президенту и Верховному Совету?

— Другими словами, почему Ельцин выиграл при том, что значительная часть населения пострадала от гайдаровских реформ, в том числе инфляции, исчезновения сбережений? Сейчас это непросто понять. Тяготы ощущало большинство россиян, были сомнения и разочарования, но доминирующим настроением было «нет пути назад», поскольку возвращение было тупиком. Можно сказать, что Ельцин выиграл референдум на негативной мотивации нежелания возврата к прошлому.

— Была ли возможность достичь компромисса летом 1993 года и предотвратить новый виток обострения конфликта?

— Возможность гипотетически была всегда, даже после указа №1400 о роспуске Съезда народных депутатов. Съезд и депутаты выиграть конфликт, как мне представляется, не могли, поскольку у них за душой не было ни программы действий, ни дееспособной команды, ни преобладающей поддержки в обществе и в элитах. Беда в том, что ни лидеры, ни основная масса депутатов этого не понимали. Поэтому они не искали компромисса в виде одновременных выборов президента и законодательного органа власти, он был для них неприемлем из-за стратегической переоценки своих сил, что и оказалось роковым.

— Что помешало принять приемлемый для сторон вариант новой Конституции?

— Были идеологические противоречия, был ведь еще и коммунистический проект, пытавшийся сохранить основные черты советского строя. Самым неприемлемым было то, что Конституция, не устраивавшая Ельцина, не могла быть принята, а устраивавшая — ликвидировала Съезд народных депутатов и лишала несколько сотен людей доступа к власти.

— Кто активнее обострял противостояния — Кремль или Белый дом?

— Можно оценивать по-разному, но активное начало было за Ельциным, он вбросил более радикальный проект Конституции, нынешний ее вариант более сбалансированный. Ельцин начал и издал указ №1400, а съезд среагировал отстранением президента от власти и назначением временно исполняющим его обязанности вице-президента Александра Руцкого, остро конфликтовавшего с Ельциным.

Ельцин нарушил Конституцию, но и постановление съезда нарушило ее в равной степени: на нем не было кворума для отстранения из-за отказа пропрезидентских депутатов участвовать в заседании.

— Ожидал ли Борис Ельцин и его окружение резкой реакции депутатов?

— Думаю, что Ельцин был готов, он надеялся избежать худшего развития ситуации, но попытки импичмента происходили и ранее.

Однако за оружие все-таки первыми взялись сторонники Верховного Совета, скорее от отчаяния. Они не могли не чувствовать, что затягивание конфликта играет не в их пользу, массовой поддержки в регионах и в Вооруженных силах они не добились. Поэтому была попытка захвата штаба СНГ на Ленинградском проспекте, затем трагические события: демонстрация на Калужской площади, захват здания мэрии на Новом Арбате, попытка штурма телецентра «Останкино».

— Был ли шанс избежать ужесточения позиций и кровопролития после 21 сентября? Когда он был окончательно упущен?

— У депутатов был путь почетной капитуляции или компромисса, означавшего по сути победу президента: повторные выборы. Были попытки переговоров под эгидой патриарха и Конституционного суда о деблокировании Белого дома, восстановлении водо- и электроснабжения в обмен на изъятие оружия, но эта инициатива не увенчалась успехом из-за позиции депутатов, стремившихся обрести легитимность в регионах. Одновременно в здание Верховного Совета стекались люди, попробовавшие себя в конфликтах на постсоветском пространстве.

— Был ли шанс у Верховного Совета победить и каким вы видите развитие событий при таком сценарии?

— Считаю, что нет. А что бы предпринял Верховный Совет, кроме расправы с ближайшими сторонниками Ельцина, предсказать трудно. Повторим, у них не было ни политической программы, ни команды, ничего, что позволяло бы прогнозировать их действия. Что они могли поломать, понятно: остановить реформы. Но плана, как действовать, что предпринять вместо тяжелых и непопулярных реформ, у них не было.

Это было главной причиной победы президента, пусть некрасивой, с обстрелом ВС, значительными жертвами и с нарушением Конституции. У него была программа действий, а у тех, кто находился в Белом доме, не было реальной альтернативы. Я не вижу в лагере, противостоявшем Ельцину, фигур, способных сформировать правительство и проводить понятный курс.

— За счет чего Борису Ельцину и его окружению удалось удержать под контролем армию и силовиков и, в отличие от ГКЧП, справиться с вооруженным сопротивлением в центре столицы?

— В основном Вооруженные силы сохранили верность присяге, что для военных не пустой звук. Ельцин — главком по Конституции, и все прекрасно понимали, что он главный в стране. Смею предположить, что генералы внутренне чувствовали, что у его противников нет чего-то серьезного за душой. Наконец, в отличие от 1991 года, региональные элиты в целом остались на стороне президента.

— Какое впечатление боевые столкновения в центре Москвы произвели на российскую и международную элиту?

— Впечатления были удручающими, кадры с танками, стрелявшими по Белому дому, вызвали мощнейший шок.

— Как отреагировал российский народ?

— Он также пережил сильное потрясение, добавившее голосов антипрезидентским силам в декабре 1993 года. Я полагаю, что решения после развязки — одновременный референдум по Конституции и выборы в Госдуму — были правильными. Как политолог могу сказать, что в декабре 1993 года возник феномен двух большинств — сторонников реформ и шокированных средствами их защиты: за Конституцию проголосовали 58%. Не потому, что хорошо ее знали, а потому, что увидели продолжение курса «прочь от прошлого!». Рациональный выбор был в пользу Ельцина, но президентские партии на выборах по партспискам, где бо́льшую роль играют эмоции, проиграли Владимиру Жириновскому и коммунистам. Так разочарования начала октября проявились в декабре.

— Можете рассказать о собственных впечатлениях осени 1993 года?

— Меня поразили полупустые и угрюмо молчавшие вагоны метро сразу после событий, это выглядело контрастом с событиями 1991 года, когда люди, ехавшие в центре на троллейбусе, освистывали обгонявшие его бронемашины.

— Насколько события осени 1993 года повлияли на устройство российской власти, ее президентской модели, закрепленное в новой Конституции?

— Виктор Шейнис, один из соавторов Конституции, вспоминал потом, что ее отцы понимали: она должна быть приемлемой для Ельцина, и полномочия президента прописаны зримо и ярко, а дальше оставили в ней лакуны, вопросы, на которые надо будет ответить впоследствии. Ельцин внес в проект правки, но они не были радикальными.

Для конституции переходного общества это справедливо. Была надежда, что по мере минования угрозы реставрации перекосы будут исправлены. А что получилось, можно охарактеризовать словами американского автора Ричарда Нойштадта, одного из главных историков американского президентства. Он писал, что нет разделения властей, а есть постоянное перетягивание каната между ветвями власти. У нас тоже было перетягивание каната, и оказалось, что президентская сторона обладала более накачанными мускулами.

Беседовал: Павел Аптекарь