Для России формирование глобальной климатической политики — стратегический вызов, а лучшим ответом на зеленую трансформацию является модернизация экономики, считает декан факультета географии и геоинформационных технологий НИУ ВШЭ Николай Куричев. В интервью HSE Daily он рассказал о том, что делать, чтобы не остаться на периферии нового низкоуглеродного мира. 

— Повестка низкоуглеродного развития в последние годы выходит на первый план. Чем это вызвано?

— Начиная с подписания Рамочной конвенции ООН об изменении климата в 1992 году, климатическая политика, энергетический переход, декарбонизация, зеленая экономика и низкоуглеродное развитие постепенно становились все более важными вопросами мировой политической и экономической повестки. В последние годы они вышли на одно из центральных мест в международной политике и во внутренней политике многих стран. Это во многом связано с реальным обострением климатической проблемы. Глобальное потепление ускорилось, его последствия для общества, экономики и экосистемы все более ощутимы. В последние десятилетия выбросы парниковых газов продолжали быстро расти, за исключением периодов экономических кризисов. Удержать рост глобальной температуры в пределах 2 градусов Цельсия к доиндустриальному уровню, — а это некий порог, после превышения которого возможны необратимые климатические сдвиги, — при инерционной модели развития невозможно. Логика «еще чуть больше вложений в энергоэффективность, чуть больше инвестиций в возобновляемые источники энергии (ВИЭ), чуть больше новых технологий в электротранспорте» не срабатывает.

Для предотвращения тяжелых последствий изменения климата необходимы кардинальные технологические и структурные сдвиги в мировой экономике, изменение образа жизни целых обществ. Встают два сакраментальных вопроса. Первый — кто заплатит за этот переход, для кого найдется место в зеленом будущем, а кто окажется за бортом? Второй — кто будет управлять процессом, устанавливать глобальные правила и принуждать к их исполнению? Первый вопрос — на многие триллионы долларов, а второй вопрос — не просто об огромных деньгах, но и о власти. Климатическая политика в ближайшие 10 лет станет одним из ключевых инструментов глобального экономического регулирования.

— Как изменилась позиция России по климатической проблеме?

— До последних лет в России эта проблематика почти полностью игнорировалась. Почему — отдельный разговор. Думаю, тут сказалось много факторов: широкое распространение «климатического скептицизма» в российской элите, недостаточное понимание значимости этого вопроса для нашего будущего и то, что в кратко- и среднесрочной перспективе активизация климатической политики невыгодна России, потому что ограничивает спрос на наши энергоресурсы.

Если мы не хотим маргинализации позиции России в важнейшем вопросе мирового развития, необходимо двигаться в направлении выработки собственной политики. 

— Насколько остра проблема снижения выбросов для России, ведь значительную часть ее экспорта составляют энергоресурсы и продукция, вырабатываемая с их применением?

— Для России формирование глобальной климатической политики — стратегический вызов. Одна из ключевых причин этого — именно то, что около 60% нашего экспорта составляют топливные энергоресурсы, а добрая половина оставшегося — энергоемкие товары (черные и цветные металлы, удобрения, целлюлоза и т.д.), в конкурентоспособности которых дешевые энергоресурсы внутри страны играют важную роль. Между тем низкоуглеродное развитие означает переход от преимущественного использования ископаемого топлива к преобладанию других источников энергии, в первую очередь возобновляемых. Этот переход растянется на несколько десятилетий. Есть и технологии, способные минимизировать воздействие сжигания ископаемого топлива на климат, в первую очередь улавливание и захоронение углерода. Тем не менее в долгосрочной перспективе глобальная климатическая политика приведет к масштабному сжатию рынков для наших ключевых экспортных товаров. И встает вопрос о том, что необходимо сделать для предотвращения долгосрочного упадка российской экономики.

Для многих стран мира, лишенных собственных богатых запасов углеводородов, климатическая политика — не только экологический вопрос. Энергетический переход, включая энергоэффективность, цифровизацию энергосектора, электрификацию, развитие ВИЭ, водородную энергетику, — это еще и способ резко снизить зависимость от импорта стран — поставщиков ископаемого топлива и кардинально сократить затраты на него. Яркий пример — политика ЕС в этом направлении: продвигая зеленую повестку, Европейский союз стремится превратить собственную слабость в сфере ресурсов в новый фактор развития, открыв возможности для экспорта европейских технологий и стандартов.

Для России проблемы, связанные с глобальным климатическим регулированием, не исчерпываются структурой экспорта. Мы столкнемся с проблемами высокой энергоемкости отечественной экономики, почти не снизившейся в 2010-е годы. Внутренняя энергетическая инфраструктура, особенно в теплоснабжении, во многих регионах крайне изношена и работает с большими потерями. Эти проблемы накладываются на особенности России, холодной северной страны с огромными расстояниями, на которую приходится три четверти производства централизованного тепла в мире. Встает острый вопрос, как привлечь десятки, если не сотни миллиардов долларов для модернизации российского энергетического хозяйства, абсолютно необходимой для решения климатических задач.

— Могут ли углеродные налоги существенно замедлить экономическое развитие России или сведения о возможном озеленении мировой экономики сильно преувеличены?

— Развитие мирового климатического регулирования по жесткому сценарию несет существенные риски для российской экономики. Под жестким сценарием я подразумеваю формирование коалиции большинства крупнейших экономик, способной проводить согласованную политику в сфере углеродного регулирования с жесткими механизмами имплементации. Пока глобальную климатическую политику пытались проводить консенсусно, достигая компромиссов, приемлемых для всех стран ООН. В таком противоречивом вопросе этот процесс не мог быть быстрым. Но в последние годы усилились попытки перейти к односторонним действиям в этой сфере или к созданию «климатического клуба», который навяжет собственную политику остальным странам.

Такая коалиция в принципе может согласовать механизм формирования единой цены на выбросы парниковых газов, ввести инструменты оплаты на своих внутренних рынках, после чего организовать систему, аналогичную европейскому трансграничному углеродному налогу (CBAM). По сути, это принудит производителей любых товаров и услуг из третьих стран платить за выбросы по тем же ценам, что и в странах «климатического клуба», если они хотят сохранить доступ на эти крупнейшие рынки. На пути к созданию такого «климатического клуба» немало политических и экономических препятствий, но для формирования дееспособной климатической политики, учитывающей интересы всех стран мира, преград еще больше.

В этом сценарии может быстро сформироваться глобальный рынок углеродных единиц, созданный группой ключевых стран. Быстрая технологическая и структурная перестройка мировой экономики будет сочетаться с маргинализацией стран, не принявших климатические обязательства. Такие сдвиги могут повлечь за собой сжатие экспортных рынков для отечественных энергоресурсов и значительный рост барьеров на рынках других российских товаров.

— Что следует сделать России, чтобы снизить издержки от возможного сокращения потребления энергоресурсов и, напротив, воспользоваться большими природными территориями, в том числе лесными?

— Лучшей защитой от рисков, создаваемых для России глобальной климатической политикой, как и от других экономических угроз, будет комплексная модернизация российской экономики: диверсификация структуры производства и экспорта, включение в новые ниши в международном разделении труда и глобальные цепочки создания стоимости, развитие человеческого потенциала, повышение качества институциональной среды, снижение рисков для предпринимательства, привлечение внутренних и внешних инвестиций, развитие технологического бизнеса. Если же перейти от фундаментальных проблем экономической политики и национального развития к конкретным действиям, я бы выделил несколько позиций.

Первое — реализация потенциала энерго- и ресурсосбережения. В России он весьма велик во многих секторах, начиная от сокращения потерь попутного нефтяного газа на промыслах, утечек метана при транспортировке природного газа по трубопроводам и вплоть до теплоснабжения.

Второе — адаптация компаний-экспортеров к формирующимся условиям на внешних рынках. Здесь важно учитывать не только государственную политику наших торговых партнеров (ЕС, Китая, Республики Корея, Японии, США и т.д.), но и негосударственные механизмы добровольного регулирования и сертификации на многих рынках. Сочетание этих добровольных стандартов — еще один контур регулирования глобальной экономики, по значению часто не уступающий государственному. Российские компании могут и должны внедрять соответствующие стандарты, и лидеры отраслей это уже делают, понимая, что без этого им не удастся сохранить свое присутствие на ключевых рынках. Хорошим примером является FSC-сертификация в лесной отрасли. Негосударственный характер этих механизмов позволяет использовать их без длительного национального законодательного процесса и быстро получать результат по смягчению последствий глобальной климатической политики для национальных компаний.

Третье — активное включение в международный переговорный процесс по климатическим вопросам. Конференция COP26, состоявшаяся в начале ноября 2021 года в Глазго, была первым примером активной и проработанной позиции нашей страны. Огромную роль играет качественная экспертная поддержка, привлечение к консультациям российской делегации лучших профессионалов и наращивание самой экспертизы. Климатические переговоры очень сложны, в них важно не попасть в различные ловушки. Еще важнее не ставить перед собой ложные, заведомо нереализуемые цели.

Четвертое — реализация потенциала проектов по поглощению парниковых газов лесными и аграрными экосистемами. Это направление в западных странах сталкивается с большим сопротивлением. Противники таких проектов подчеркивают, что, в отличие от проектов по снижению прямых выбросов парниковых газов, они только смягчают проблему, но не устраняют ее источник. Их результаты гораздо труднее достоверно измерить; нет гарантий стабильности достигнутых результатов (например, высаженный лес может сгореть, тогда как сдвиги в структуре электрогенерирующих мощностей создают необратимые эффекты). Как следствие, на ключевых углеродных рынках, в первую очередь в европейской EU ETS, углеродные единицы от офсет-проектов не признаются. Есть только добровольный рынок, но он маленький — в пределах 1 млрд долларов в год в мире по сравнению с 250 млрд долларов оборота на всех углеродных рынках.

В то же время природные экосистемы (почти поровну морские и наземные) поглощают примерно 50% выбрасываемого человечеством СО2. По мере обострения климатического кризиса мировая климатическая политика не сможет игнорировать этот потенциал. А реализовать его удастся, только если за усилия по наращиванию поглощения будут платить и офсет-проекты станут одним из механизмов такой оплаты. У России здесь открывается большой потенциал, но нужно ясно понимать, что механизмы монетизации в рамках офсет-проектов будут компенсировать именно реальные усилия по увеличению поглощения. На лесо- и агроклиматических проектах можно будет заработать, и уже сейчас нужно накапливать компетенции для этого: налаживать опыт сертификации проектов, верификации результатов, создавать национальный центр обмена такими навыками и т.д. Но пора отказаться от вредного мифа, что некие добрые дяди будут платить России десятки миллиардов долларов в год, потому что российские леса без каких-либо целенаправленных усилий со стороны арендаторов или государства поглощают сотни миллионов тонн СО2.

— На какие направления низкоуглеродной экономики следует обратить внимание?

— Сейчас в нашей стране среди возможностей, связанных с климатическим регулированием, обсуждаются в первую очередь крупномасштабный экспорт водорода, возможности реализации лесоклиматических проектов, а также перспективы признания атомной энергетики низкоуглеродным видом электрогенерации. На мой взгляд, первое и второе направления имеют серьезный потенциал роста. С атомной энергетикой сложнее: слишком велик здесь вес политической составляющей. Но есть и другие перспективные направления для низкоуглеродной трансформации российской экономики.

Я бы обратил внимание в первую очередь на лесное и сельское хозяйство, а шире — на использование «территориально распределенных ресурсов», нашего естественного конкурентного преимущества за счет огромной территории. Лесоклиматические проекты здесь — лишь малая часть потенциала. Чтобы обеспечить долгосрочный вклад лесопользования в поглощение парниковых газов, нужна систематическая работа по развитию лесного сектора. Необходимо финансирование мероприятий, предусмотренных Стратегией развития лесного комплекса РФ до 2030 года: улучшение ухода за лесом в лесном фонде, охрана лесов от пожаров и болезней, выполнение Стратегии развития защитного лесоразведения, профилактика сельскохозяйственных палов, создание правовой основы для лесовыращивания на сельскохозяйственных землях. По сути, речь идет о переходе к модели интенсивного лесопользования, для чего нужны долгосрочные гарантии прав арендаторов (причем не только крупных, но и мелких и средних), чтобы заинтересовать их в долгосрочных вложениях, дающих результат через десятилетия. Здесь важно не попасть в ловушку искусственной монополизации экспорта леса и иных операций окологосударственными игроками — эта мера вызовет прямо противоположные последствия.

Сельское хозяйство России также имеет большой потенциал для развития органического сегмента, тесно связанного с регенеративным земледелием, обеспечивающим восстановление плодородия почв и накопление в них запасов углерода. Для реализации этого потенциала нужно преодолеть проблемы накопленной деградации земель, сложившейся структуры аграрного рынка и ограничений со стороны человеческого потенциала. Тем не менее сегмент органического сельского хозяйства уже сейчас растет опережающими темпами и будет и далее быстро расширяться.

Стратегическое значение имеет также вопрос об экосистемных услугах, которые обеспечивают природные экосистемы, начиная от очевидных практических выгод в виде чистого воздуха, регуляции стока, ограничения эрозии и т.д. и до долгосрочной устойчивости в виде сохранения биоразнообразия, эстетических свойств ландшафта и т.д. Эта концепция уже активно внедряется в практику. С учетом стремительного разрушения природных экосистем в большинстве стран, уже в 2030-е годы возникнут механизмы оплаты этих услуг, а со временем они приобретут глобальный характер. У России здесь большой потенциал благодаря огромной площади сравнительно малонарушенных природных экосистем. Однако для его реализации нужно решить серьезные проблемы с продолжающимся загрязнением многих территорий нашей страны, деградацией земель, разрушением ценных ландшафтов и т.д. Как и с лесоклиматическими проектами, выход на рынок экосистемных услуг потребует верификации по международным стандартам, понадобятся также правовые гарантии защиты территорий, поставляющих такие услуги. Текущая практика природопользования вообще и управления особо охраняемыми природными территориями вызывает, к сожалению, много вопросов. Поэтому необходимы системные изменения в текущих практиках природопользования и государственном экологическом регулировании.

— Что могут сделать российские компании, чтобы адаптироваться к новым рыночным условиям, к декарбонизации мировой экономики?

— Передовые российские компании уже активно занимаются этим вопросом. В первую очередь, чтобы управлять чем-то, нужна достоверная информация о фактическом положении вещей. Поэтому компании начинают с внедрения отчетности по выбросам парниковых газов и углеродному следу продукции в соответствии с международными стандартами, такими как Greenhouse Gas Protocol. Эта практика быстро распространяется из-за требований регуляторов на экспортных рынках (в первую очередь в ЕC в рамках CBAM) и инвесторов на финансовых рынках, где наличие достоверной климатической отчетности постепенно становится такой же необходимостью, как и наличие аудированного финансового отчета. ESG-отчетность переживает в России настоящий бум.

На следующем этапе компании разрабатывают климатические стратегии, в которых ставят долгосрочные цели по декарбонизации и определяют конкретные пути их достижения — инвестиционные проекты и внутренние политики компании. Такие стратегии уже есть у целого ряда крупнейших российских компаний — металлургических, нефтегазовых, химических, ритейла. Эти стратегии должны быть амбициозными, количественно верифицируемыми и реалистичными, чтобы быть воспринятыми инвесторами.

Затем наконец наступает этап конкретных действий. Они определяются спецификой бизнеса компании — отраслевой принадлежностью, технологической структурой, расположением ключевых активов, особенностями рынков сбыта. «Меню» опций для декарбонизации очень широкое — от мер по энергосбережению до использования ВИЭ, от замещения ископаемого топлива водородом в ряде технологических процессов до вывода на рынок новых продуктов. Здесь не только возникают существенные риски, но и открываются новые возможности для выхода в премиальные сегменты продукции, имеющей низкий углеродный след и, шире, соответствующей принципам устойчивого развития в производстве. Такие сегменты на наших глазах возникли или формируются на рынках черных и цветных металлов, минеральных удобрений, лесной продукции, где возникли международные системы сертификации.

С другой стороны, у российских компаний остается большой неиспользованный потенциал по адаптации к условиям низкоуглеродного развития. Во-первых, активность в этом направлении охватывает пока сравнительно узкий круг крупнейших компаний, работающих на экспортных рынках и внешних рынках капитала, и транснациональные компании в потребительском секторе. Во-вторых, компании в основном только приступают к конкретным шагам, и потенциал многих возможных решений, например природно-климатических проектов в лесном секторе, пока используется в очень ограниченной степени. Но несомненно, что в ближайшее десятилетие вопросы адаптации к условиям климатической политики встанут перед бизнесом во всех отраслях экономики, а бизнес станет ключевым актором реальных изменений в климатической сфере в России.

Фото: iStock