Российский Дальний Восток — уникальная территория, где редкие виды животных, рыб, ракообразных и растений добываются неподалеку от стран с высоким спросом на эти ресурсы: Китая, Японии и Кореи. Обширные, нередко слабоконтролируемые государством пространства, редконаселенные местности и ограниченная официальная занятость приводят к широкому распространению промыслов, основанных на неформальном использовании природных ресурсов, в том числе браконьерстве. Их масштаб зависит от изолированности территории от Большой земли и уровня занятости. При соблюдении определенных неформальных правил браконьерство является одобряемым местными жителями занятием, доступ к которому ограничен принадлежностью к поселенческим сообществам. 

Проектная группа факультета социальных наук НИУ ВШЭ «Подготовка чиновников по особым поручениям (по материалам XIX–XXI веков)» провела семинар, посвященный обсуждению доклада аналитика Проектно-учебной лаборатории муниципального управления НИУ ВШЭ Александра Черкасова «“Когда заканчивается охота, я иду на рыбалку”: браконьерство в изолированных сообществах Дальнего Востока». 

Александр Черкасов сообщил: доклад подготовлен по материалам четырех экспедиций в разные регионы Дальнего Востока в рамках проекта НИУ ВШЭ «Открываем Россию заново» и фонда «Хамовники», в ходе которых проводились полуструктурированные интервью с местными жителями и сотрудниками местных органов власти и надзорных структур и наблюдения за промыслами местных жителей на природных ресурсах.

Он пояснил, что Дальний Восток России отличается более значительным размахом браконьерства вследствие комплекса причин. На его территории имеется больше уникальных биологических ресурсов с высокой потенциальной рентой, чем в других регионах нашей страны, в нем много малонаселенных и нередко слабоконтролируемых местностей, высокий уровень безработицы населения, он расположен близко к рынкам Китая, Японии и Кореи, предъявляющим высокий спрос на разные виды биоресурсов. Наконец, регион отличается масштабами особо охраняемых природных территорий (ООПТ), составляющих 58% общероссийской площади ООПТ и 18% площади Дальневосточного федерального округа. Кроме того, большая часть Дальнего Востока — территории с суровым климатом, затрудняющим ведение сельского хозяйства. Все это, по мнению докладчика, повышает роль браконьерства в повседневных хозяйственных практиках местных жителей.

Александр Черкасов отметил, что стремился изучить влияние изоляции на местные общества и их практики природопользования и уровень контроля за ними, используя предложенное в монографии заместителя заведующего Проектно-учебной лабораторией муниципального управления профессора Юрия Плюснина разделение местных обществ на турбулентные, изолированные и ординарные, сочетающие свойства первых двух. Он уточнил, что пространственная изоляция может означать не только отдаленность от региональных и местных центров, но и проницаемость пространства, его доступность внутри сообщества и извне.

На изолированных территориях легче присваивать ресурсы, причем изолированность не равна угасанию: часто изолированные сообщества развиваются благодаря доступу к природным ресурсам и выстраиванию социальных связей. Человек в таких условиях изоляции становится хозяином природы в его собственном понимании, что налагает на него обязанность охранять ее ресурсы и дает право пользования ими, причем такое поведение признается социально одобряемым. Свободное пространство — это территория, где надзорные органы не могут реализовать свои полномочия, люди устанавливают собственные практики, настаивая на их легитимности. Жители занимаются неофициальным природопользованием, поскольку ему серьезно не препятствовали в прежние годы, а сейчас, когда власть пытается ввести более жесткие рамки, они не готовы отказаться от привычного промысла.

Стремление государства ликвидировать и ослабить неформальную экономику приводит к противоположным результатам и создает новые виды неофициальных промыслов: когда браконьеров штрафуют, отбирают орудия лова/охоты и транспорт (лодки и автомобили), они пытаются быстро вернуть упущенную выгоду. Информанты сообщили: когда группу местных жителей задержали с уловом краба, конфисковали судно и сети и наложили штраф в миллион рублей, они взяли в аренду другой катер и возместили убытки за три месяца. 

Докладчик изучал неформальные практики в четырех районах Приморского, Хабаровского и Камчатского краев. Все территории богаты природными ресурсами, но уровень доходов варьируется в зависимости от ряда факторов, в частности разнообразия промыслов и доступности территории для добычи растений, животных и морепродуктов внешними игроками. Автор сконцентрировался на промыслах с высокой маржинальностью, которую обеспечивает сочетание высокой цены, транспортабельности, легкого веса и простоты хранения: это в первую очередь добыча краба, лов лососевых рыб, заготовка корня женьшеня и кедровой шишки и, наконец, охота на кабаргу и соболя. 

На севере Приморского края жители сочетают лов краба, который идет круглогодично и приносит от 1,5 до 3 млн рублей за сезон, с сезонной добычей лососевых (от 200 тысяч до 3 млн рублей за сезон), заготовкой кедровой шишки (0,5–1,5 млн рублей за сезон) и менее доходной охотой на кабаргу и соболя. 

На юге Приморского края, в Хабаровском и Камчатском краях наиболее доходный промысел — добыча лососевых для продажи икры и рыбы, причем в Камчатском крае прибыль за сезон может достигать до 3 млн рублей. 

Среди изученных сообществ два можно назвать изолированными из-за плохого транспортного сообщения с райцентрами и внутри сообществ, причем последнее затрудняется наличием национального парка, на проезд через который необходимо получать разрешение. Оставшиеся два сообщества можно назвать турбулентным и ординарным. 

В изолированных сообществах Александр Черкасов выделил значительное этническое разнообразие, высокую устойчивость и недовольство ограничениями природопользования вследствие создания национальных природных парков и лесоразработок.

Описывая роль промыслов в экономике, докладчик отметил, что в ординарном и турбулентном сообществах официальная занятость достаточно распространена, но жители сочетают ее с неофициальным природопользованием, уходя в отпуска, в том числе неоплачиваемые, во время нереста. На слабоизолированных территориях жители сочетают официальную охоту и рыбную ловлю, а также доходы от туризма (сдача жилья и транспорта в аренду, экскурсии) с промыслами, причем они возят туристов на охоту и рыбалку, в том числе на «серых» территориях.

На изолированных территориях Хабаровского и севере Приморского края вопрос альтернативной занятости и доходов стоит остро: вокруг них находятся ООПТ, ограничивающие природопользование, местные жители отмечают практики неформального природопользования как одну из важных статей дохода домохозяйства. Официальная зарплата и неформальный доход в зависимости от изолированности территории, вовлеченности в промыслы и сезонной добычи могут различаться в 2–7 раз. Жители изолированных сообществ отмечают сокращение доходов из-за ограничений ООПТ, активизации деятельности надзорных инстанций и интенсификации охоты и рыбалки, осуществляемых официальными хозяйствами.

Подсобные хозяйства в домашней экономике изолированных территорий играют меньшую роль, чем в экономике слабоизолированных, их продукция не позволяет кормить семью и достаточно зарабатывать, а для слабоизолированных поселений роль ЛПХ сравнима с ролью неформального природопользования, они обеспечивают жителей частью продуктов и доходов.

Если территория при хороших объемах биоресурсов имеет высокую транспортную доступность, она становится местом притяжения для промысловиков из других районов Дальнего Востока, которых местные жители считают чужаками. Это порождает сопровождаемый конфликтами раздел ресурсов и площадей их добычи между ними.  

Александр Черкасов отметил: с ростом степени изоляции браконьерство активнее одобряется односельчанами, признается нормальным и создает неписаное моральное право на ресурсы и хозяйское отношение к ним. 

В изолированном сообществе жители более сплоченные, они противостоят контролерам, что повышает эффективность природопользования, обходят или стремятся обойти надзор, формируют «свободные пространства», где люди кооперируются для заработка и, несмотря на ограничения, продолжают сотрудничать и заниматься неформальными промыслами.

Ограничения, как ни странно, способствуют росту браконьерства, промыслы комбинируются и чередуются: когда один из промыслов, например рыбалка, не идет, местный житель охотится или добывает шишку и другие растительные ресурсы. Обитатели слабоизолированных сообществ в основном занимаются сезонными или привычными для себя промыслами. 

Отвечая на вопрос HSE Daily о допустимых рамках браконьерства, докладчик отметил, что хищничество, то есть практики, связанные с массовым убийством животных и добычей биоресурсов в объемах, создающих угрозу их воспроизводству, осуждается и пресекается совместно с контролерами (рыболовные инспекторы и егеря, как правило, являются членами местных сообществ), но если промысел не мешает остальным и не нарушает неформальные границы угодий, то ситуация признается комфортной.  

Локальные отношения контролер — браконьер весьма индивидуальны: инспекторы штрафуют изымающих чрезмерные, по их мнению, объемы биоресурсов, но сквозь пальцы смотрят на местных жителей, добывающих зверя, рыбу и морепродукты «для прокорма». Местные надзорные инстанции проявляют лояльность к своим, если закон резко противоречит обычным практикам.

В завершение семинара его ведущий, эксперт Проектно-учебной лаборатории муниципального управления НИУ ВШЭ Артемий Позаненко, отметил: браконьерство на Дальнем Востоке отличается от аналогичных явлений в Сибири и на Крайнем Севере европейской части России бóльшим спектром объектов промысла, близостью зарубежных рынков сбыта и разнообразием контролирующих и надзорных инстанций (охрана рыбных и охотничьих ресурсов, охрана лесов, ООПТ, пограничники).