Эммануэль Макрон недавно вновь был избран президентом Франции, несмотря на нелучшую экономическую и социальную ситуацию в стране. Причина — в отсутствии партийной конкуренции. О прошедших выборах и их последствиях, в том числе для российско-французских отношений, в интервью HSE Daily рассказал научный руководитель Центра комплексных европейских и международных исследований (ЦКЕМИ) факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ Тимофей Бордачев.

— Какие ключевые особенности нынешней президентской кампании во Франции вы бы назвали?

— Эммануэль Макрон стал первым после Жака Ширака (президент Франции в 1995–2002 и 2002–2007 годах. — Ред.) действующим главой государства, который сохранил свой пост. Он выиграл во втором туре у Марин Ле Пен, дочери Жана-Мари Ле Пена, который сенсационно вышел во второй тур выборов в 2002 году. Можно назвать представителей этого семейства идеальными спойлерами французской политики, помогающими кандидатам от власти избираться в отсутствие содержательных оппонентов.

— В чем причина их отсутствия?

— Во Франции произошло разрушение партийной системы Пятой республики, действовавшей на протяжении 30 лет до президентства Николя Саркози (2007–2012 годы) и являвшейся основой политической стабильности и управления страной. Прежние ключевые партии — голлистское «Движение в поддержку республики» и Социалистическая партия — частично дискредитированы, частично некомпетентны, отчасти разрушены и фактически исчезли с политической сцены. Вместо них присутствуют аморфные объединения, которые не опираются на представления о путях политического и экономического развития страны: они ориентированы исключительно на победу в конкретных выборах. Поэтому маргинал Жан-Люк Меланшон набирает 18% голосов в первом туре, а Ле Пен — 41,5% во втором. При сохранении прежней политической системы этого бы не произошло. Сами по себе Меланшон, Ле Пен да и Макрон не представляют программ, основанных на определенном мировоззрении.

— Внесло ли первое президентство Макрона что-то новое в политическую жизнь Франции?

— Скорее разрушило. Фактически ликвидирована существовавшая многие годы система cohabitation, или сожительства, при которой правительство и президент принадлежат к разным партиям. Эта система позволяла продвигать изменения и достигать компромисса между основными политическими силами. Социалисты и другие традиционные партии полностью растворены в государстве, возникшем в последние 15 лет. Если бы у нынешнего президента было правительство социалистов, то оно вело бы переговоры с профсоюзами, а министры Макрона с ними договориться не могут.

При Макроне его движение «Вперед!» стало доминировать в парламенте и замкнуло все решения в рамках одной политико-бюрократической элитной группы: из политики исчез компромисс, и сразу упало качество дискуссий, принятых решений и качество их исполнения, что имеет принципиальное значение для ситуации во Франции. Это плохо для страны, поскольку исчез компромисс. Француз, ранее голосовавший против президента, понимал, что его взгляды учтет в своей работе правительство, теперь этого нет. Поэтому возрастает протестное голосование. В результате буксуют реформы, поскольку руководит номенклатура: чиновники, политики и бизнес, которые объединились не для реализации реформ, а чтобы удержать власть. А противостоят им маргиналы, не имеющие управленческого опыта.

— Что нового было в лозунгах ключевых кандидатов?

— Это были довольно скучные выборы. Создававшие интригу противоборствующие партии умерли, система ходит по кругу, и сейчас избиратели голосовали больше сердцем, чем умом. Самый интересный кандидат — это представитель крайних левых Жан-Люк Меланшон. И 18% французов проголосовали за кандидата с радикальными социалистическими взглядами.

— Насколько активно участники предвыборной гонки использовали коронавирусную повестку?

— Она присутствовала, но не была главной: Ле Пен указывала на ошибки правительства в борьбе с пандемией, а Макрон пытался убедить граждан, что все делалось правильно. Однако главное то, что пандемия оставила экономические проблемы, которые Макрону придется решать в годы его предстоящего президентства.

— Были ли участники сосредоточены на внутренней политике или они обращали внимание и на международную ситуацию?

— Все сосредоточились на внутренней повестке. С 2008 года во Франции идет деградация экономической системы. Если во времена Ширака и Миттерана (Франсуа Миттеран, президент Франции в 1981–1995 годах, лидер Социалистической партии. — Ред.) избиратели знали, что их дети будут жить лучше, то сейчас уверены, что они будут жить хуже, поэтому внешние факторы играли минимальную роль, и выборы были полностью внутриполитическими.

— Меланшон, представитель радикальных левых, снова не вышел во второй тур. Отражает ли это кризис традиционно сильных французских левых?

— Это скорее отражает общий кризис традиционных партий и французской политики в целом. Франция не одинока: в Германии традиционные партии тоже потряхивает, хотя и меньше, чем во Франции.

— Возможно ли возрождение социалистов на базе авторитетных профсоюзов, имеющих во Франции значительный вес?

— Гипотетически возникновение новых левых на базе профсоюзов возможно, но это потребует много времени и перестройки всей политической системы. Атрофия прошла по всей системе.

— Кто смог получить голоса «желтых жилетов» и симпатизировавших им французов?

— Думаю, что в первом туре они достались Меланшону и мелким кандидатам, а во втором туре скорее Марин Ле Пен.

— Использовались ли против Марин Ле Пен ее симпатии к России и лично к Владимиру Путину?

— Эта тема присутствовала, потому что с 24 февраля все французские СМИ подчеркивают неизбежность конфликта с Россией и правильность оказания помощи Украине. Поэтому близость к Москве и российскому правительству встраивалась в общий контекст противников Ле Пен. Однако эта тема не была центральной, главными были обвинения в некомпетентности.

— Что означает появление нового правого популиста Эрика Земмура и его результат в первом туре (7,1%)? Есть ли у него перспективы перехватить знамя крайних правых у Марин Ле Пен?

— Он не может быть альтернативой Ле Пен. Это продукт шоу-бизнеса, и это показывает только масштабы его присутствия во французской политике.

— Число проголосовавших за Марин Ле Пен выросло по сравнению с прошлыми выборами на 8 процентных пунктов. Это отражает разочарование в Макроне или недовольство ситуацией в целом, когда реформа социальной сферы 2018–2019 годов наложилась на пандемию?

— И то и другое. Недовольство Макроном вызвано разочарованием ситуацией за последние пять лет и убеждением, что он ничего не может сделать. Во втором туре избиратели голосовали за Ле Пен просто потому, что они против Макрона. 41,5% голосов, отданных за Марин Ле Пен, — это семейный рекорд, но это скорее антирекорд французской политики, когда люди готовы голосовать хоть за черта, а не за представителя традиционной элиты.

— На второй тур пришли 72% французских избирателей — существенно меньше по сравнению с прежними кампаниями. Что это означает?

— Прежде люди были настороженны и надеялись, что их голосование поможет решить проблемы. Сейчас они устали от непрерывно ухудшающейся ситуации, разочарованы тем, что уже при третьем президенте подряд положение не меняется к лучшему. Поэтому многие идут на выборы, не ожидая от них результата.

— Каких изменений можно ожидать во внутренней и внешней политике Франции после выборов?

— Во внутренней — не думаю. Макрон, возможно, решит, что он делает все правильно. Во внешней тоже: Франция попытается сохранить особое место в Европе и НАТО и продолжить диалог с Россией, хотя теперь будет труднее.

— Попытается ли Макрон стать лидером континентальной Европы?

— Он постоянно пытается это сделать, но для этого у Франции элементарно нет экономических ресурсов. Современная Европа — это перераспределительный механизм, где решения принимает тот, у кого есть деньги или контроль над их потоками, то есть Германия. Шанс для Франции в том, что Германия слишком увязает в своей борьбе с Россией и слишком сближается с США. Это может помочь Франции вернуть часть влияния в долгосрочной перспективе. Возможно, уже после Макрона.

— Повлияют ли результаты президентских выборов на отношения Франции с Россией?

— Нет, не повлияют — они по нынешним временам довольно неплохие. Франция уже пытается играть особую роль на фоне более агрессивного поведения Германии, и Макрон понимает, что других ресурсов, кроме способности политического диалога с Москвой, у него нет. Однако надо признать, что авторитет самого Макрона в России несколько подорван в результате событий февраля этого года, и вести с ним субстантивный диалог будет непросто. В целом же я не ожидаю ухудшения отношений, хотя могу, само собой, ошибаться.

Фото: Jean-Baptiste Gurliat / Ville de Paris, paris.fr