Советская власть сумела включить в официальный контекст дореволюционных руководителей России, деятелей искусства, литературы и науки. Как рождались новые образы, формировались культы, закреплялись символы? Лаборатория трансцендентальной философии факультета гуманитарных наук ВШЭ провела воркшоп, на котором профессор Института европейских исследований Бременского университета Вольфганг Киссель представил доклад «Историческая память и проблема контингентности в историографии. Пример столетия Великой Октябрьской революции».

Вольфганг Киссель отметил, что события октября 1917 года в Петрограде первоначально рассматривались многими современниками как переворот, один из эпизодов в цепи событий от отречения царя до Гражданской войны. Память об октябрьских событиях стала во многом вопросом сохранения власти и выживания большевиков. Они должны были внушить населению, что в Петрограде произошло уникальное явление, начало мировой революции. Им пришлось переделывать историю, приписывая Октябрю роль, которую сыграла целая цепь событий, полагает германский историк.

Вольфганг Киссель

Революция на долгое время стала, по выражению профессора, центральным пунктом памяти, ее институционализировали как исключительное событие в мировой истории, представили ключевой целью российского и мирового пролетариата. Вооруженный переворот произошел 25–26 октября, но Советская Россия перешла к григорианскому календарю (в 1918 году. — Ред.), поэтому революция должна была бы называться ноябрьской. Но в официальном дискурсе и массовом сознании закрепилось сочетание «Октябрьская революция».

Важным этапом в создании образа революции Вольфганг Киссель назвал празднование ее 10-летия, сопровождавшееся театральными постановками и появлением серии фильмов, формировавших новую культуру, образ памяти (в том числе о штурме Зимнего дворца, чего не было в реальности) и представления о действительности в широких массах. При этом любое сопротивление революции следовало дискредитировать.

1937 год стал не только пиком Большого террора, но и временем создания новых ритуалов, в которых проявились новая культура и идеология. В первой половине года широко отмечали 100-летие со дня смерти Александра Пушкина, который стал главным поэтом для СССР. Формирование его культа привело к сближению образов Пушкина и Сталина, делает вывод профессор. А массовые военные парады и манифестации в честь 20-летия революции показывали результаты развития страны при Сталине и военную мощь, способную разгромить потенциальных врагов.

Культ Октября постепенно начал ослабевать в конце Великой Отечественной войны, после завершения которой историю советского народа интерпретировали как подготовку к войне с нацизмом. Советский Союз выполнил миссию, способную продолжить мировую революцию. Предвоенные преступления и неурядицы меркли перед исторической ролью СССР и его народа в победе над нацизмом. Дискурс Победы постепенно вытеснял дискурс Октября.

В 1947 году совпали два праздника: в сентябре состоялись торжества в честь 800-летия Москвы. По указанию Сталина на улице Горького напротив здания Моссовета установили памятник Юрию Долгорукому, это было серьезной правкой советской культуры памяти. Конная статуя напоминала советским людям, что история началась с древних времен, а не с Октября. Москва становилась центром СССР и символом русского народа, противостоявшего внешним угрозам. Однако и Октябрь оставался важным символом.

После смерти Сталина перед его преемниками встала задача сохранить систему управления, позволив ограниченное обсуждение сталинских преступлений. Даже мягкая десталинизация встретила сопротивление партийных ортодоксов, опасавшихся краха режима и обвинений против себя. Чтобы укрепить свои позиции, первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев на короткий период обратился к интеллигенции и осудил репрессии.

Фото: regnum.ru

Однако после его смещения страной руководили люди, чья карьера началась и развивалась при Сталине, блокировавшие попытки более глубоких реформ. Новый генсек Леонид Брежнев окончательно перенес акценты памяти с революции на празднование Победы, полагает германский профессор.

С середины 60-х годов прошлого века, с созданием Всесоюзного общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИК), объединявшего на закате СССР 15 млн человек, появился новый, ностальгический взгляд на дореволюционное прошлое. Часть членов ВООПИК придерживались крайне консервативных и антисемитских взглядов и считали Октябрь следствием происков евреев и масонов, говорит Вольфганг Киссель. Часть приверженцев имперских взглядов одновременно почитали Николая II и Сталина, дореволюционный порядок и порядок, установившийся в первые послевоенные годы, считая сталинский СССР наследником империи.

При Леониде Брежневе память о Сталине пытались обойти, но в это время возникла мощная мемуарная и мемориальная литература, в том числе книги Варлама Шаламова, Евгении Гинзбург, Александра Горбатова, вырабатывалась культура памяти о жертвах репрессий.

Воспоминания о лагерях и книга Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», по мнению Кисселя, пошатнули позиции коммунистических партий во Франции и Италии. Одновременно с этим через самиздат и иностранные издательства распространялись запрещенные произведения Осипа Мандельштама, Анны Ахматовой, Владимира Набокова.

Во время перестройки началась всесторонняя переоценка советского прошлого. Отмена цензуры и свобода слова в эти годы дали возможность содержательного и более широкого, чем в оттепель, обсуждения не только преступлений периода Большого террора, но коллективизации и репрессий раннего периода Советской власти.

Проводился поиск мест массовых казней, издавались общенациональные и региональные книги памяти, устанавливались памятные знаки на местах расстрелов и крупнейших лагерей. Культура памяти развивалась, но в России не сложился консенсус о сталинских преступлениях. Многие разоблачения террора пришлись на 1990-е годы, вызвавшие травму вследствие распада прежней экономической и общественной модели, резкого падения доходов и уровня жизни. Многие разочаровались в демократии, обвиняя новые порядки в своих бедах. 90-е годы и сегодня зачастую считаются временем слабости и неправильных решений, к которым относят и десталинизацию, сделал вывод Вольфганг Киссель.

Смена поколений в российской власти усилила имперские тенденции в государственной политике памяти, что ярко отразилось в новой символике, где трехцветный флаг дореволюционной России сочетается с мелодией сталинского гимна.

В то же время 100-летняя годовщина Октябрьской революции продемонстрировала, что она утратила свое место в официальном календаре, память о ней, в отличие от памяти о Великой Отечественной, была оставлена ученым и исследователям. Революцию стали рассматривать как единичное событие, она утратила статус важного элемента официальной историографии. Современные подходы исторической науки, отметил профессор, предпочитают модели постепенных изменений, их непрерывность даже при революциях.