10 ноября исполнится 40 лет со дня смерти генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева, руководившего СССР в течение 18 лет. Его деятельность и созданная им система управления страной до сих пор вызывают споры. Одни считают то время лучшим в ХХ веке, другие говорят об эпохе застоя. О фигуре Леонида Брежнева в российской истории HSE Daily побеседовало с профессором, заведующим базовой кафедрой Центра политических технологий факультета социальных наук НИУ ВШЭ Борисом Макаренко.

— Какие ключевые особенности брежневского управления вы бы назвали?

— С точки зрения политолога, Брежнев — это руководитель, завершивший переход Советского Союза из сталинского тоталитарного режима в посттоталитарный. Хрущев вырвал страну из тоталитарного правления и начал переход к иной системе, но окончательное обустройство этого перехода произошло именно при Брежневе.

— Можно ли назвать его средним функционером без особенных способностей?

— Посредственностью его назвать точно нельзя, он не блистал интеллектом, но был хватким, цепким и деятельным. Добавим к этому то, что он был лидером, правильно просчитывающим реакцию и в окружении, и в обществе.

— Какую роль в формировании его как личности и руководителя сыграла Великая Отечественная война?

— Я бы сказал, что она оказала сильное влияние именно на его личность, поскольку его карьерный рост — начал войну полковником, закончил генерал-майором — нельзя назвать быстрым. Такой рост можно увидеть у десятков, если не сотен партийных функционеров. Если говорить о личности, то он был политработником, но все-таки в тылу не отсиживался и часто бывал на передовой. Брежнев и после войны был связан с Вооруженными силами. В 1953–1954 годах он служил заместителем начальника ГлавПУРа, что позволило ему наладить взаимопонимание с военными, и они ему доверяли. Это было важно для него как секретаря ЦК, который курировал ВПК и космический комплекс, и для повседневного функционирования советского режима.

Война оказала на него влияние и как на государственного деятеля. Большое благо для человечества, что во главе стран в разных лагерях холодной войны — в США, СССР, Франции и ФРГ — оказались люди, которые сами воевали или прошли в годы Второй мировой через серьезные испытания. Они понимали: такое повторить нельзя. Отсюда мирное решение Карибского кризиса и договоренности Брежнева с президентом США Ричардом Никсоном. Это дополнительная страховка, которой нет у последующих поколений лидеров.

Наконец, именно Брежнев вернул память о войне как одну из главных скреп национального самосознания. Сталин с недоверием относился к ветеранам, опасался их. В первые годы правления Брежнева Дню Победы вернули статус праздника, появился Вечный огонь. Праздник этот тогда был не таким, как сейчас. Были живы не только участники войны и вдовы, но и солдатские матери, это был день светлой скорби. То, что Победа стала частью национального согласия, — это во многом заслуга Брежнева.

— Можно ли называть его правой рукой предшественника, Никиты Хрущева?

— Скорее нет, чем да. Формально и по неофициальной иерархии Брежнев был вторым человеком в государстве, но у такой непредсказуемой личности, как Хрущев, не могло быть одной правой руки. Ему надо отдать должное: он сумел вырвать страну из тоталитаризма, но он делал это, ломая через колено сталинскую элиту, он поссорился с номенклатурой и был непредсказуемым лидером. Партийная элита была рада избавиться от липкого страха ночного ареста, но она устала и от постоянных зигзагов Хрущева.

— Как получилось, что именно Брежнев стал лидером группы партийных функционеров, сместивших Хрущева с его поста?

— При Хрущеве, напомню, произошло два заговора. Первый, подготовленный ближайшими соратниками Сталина, он сумел отразить благодаря нежеланию номенклатуры второго эшелона возвращаться к сталинизму, а второй заговор — партийных руководителей, желавших большей предсказуемости, — он предотвратить не сумел. Был ли Брежнев его главой? Полной правды мы не узнаем никогда. Никто из участников тех событий не оставил заслуживающих доверия мемуаров. Брежнев был одной из ключевых фигур этого заговора — по своему аппаратному весу и потому, что занимал высокий пост председателя Президиума Верховного Совета СССР, коллективного президента страны. Но движущими силами заговора были прежде всего Александр Шелепин и председатель КГБ Владимир Семичастный. Они считали Брежнева фигурой временной, особенно заметными были лидерские амбиции «железного Шурика» Шелепина.

— Опасался ли Брежнев повторить судьбу Хрущева и что он делал, чтобы предотвратить вероятность нового заговора?

— Он привлекал ближайшее окружение пряником и очень мягким кнутом. Аппаратные перевороты стали невозможны, поскольку самых активных заговорщиков, таких как Шелепин и Семичастный, он отстранил. Или отодвинул на второстепенные должности, как он поступил с членом Политбюро Дмитрием Полянским и председателем Президиума ВС СССР Николаем Подгорным. Правление Брежнева с годами стало более персонализированным, но оставалось коллективным, он учитывал позиции таких крупных фигур, как Дмитрий Устинов, Алексей Косыгин и Михаил Суслов. Эти кнут и пряник помогли сделать режим спокойным, предсказуемым и защищенным от элитных переворотов.

— Что повлияло на окончательный отказ от оттепели и переход к скрытому оправданию Сталина?

— При Хрущеве оттепель и десталинизация были продолжением динамичного развития, революцией сознания. Отчасти Хрущев, чья карьера началась в Гражданскую войну, этот задор усмирял. При Брежневе страна утратила динамизм по всем направлениям, руководство страны все чаще стало обращаться к прошлому, и неудивительно, что частью тогдашней политики стала частичная реабилитация Сталина и его деятельности. Для части элиты реабилитация была своеобразной реакцией, порожденной страхом перед движением и обновлением страны и общества. Брежнев скорее интуитивно чувствовал, чем знал, что лучше бы ничего не менялось.

Можно называть это стабильностью, но в действительности это означало, что перестали действовать конкурентные преимущества, которые СССР имел на первых этапах развития. Новое руководство не могло мобилизовать ресурсы и общество, обеспечить работу механизмов, которые позволили провести индустриализацию и выйти в космос. Эти механизмы перестали функционировать.

— А как же попытки реформ, предпринятые председателем правительства Алексеем Косыгиным для повышения рентабельности и гибкости экономики?

— Косыгинская реформа была попыткой модернизировать работу традиционных механизмов, она отражала стремление части элиты к движению вперед, но ее окончательно похоронила октябрьская война 1973 года на Ближнем Востоке. После нее арабские страны объявили нефтяное эмбарго, цены на нефть резко выросли, и это посадило Советский Союз на нефтяную иглу и замазало остроту экономических проблем. Поток нефтедолларов позволял не думать, как менять устаревающий экономический механизм.

— Как стабилизация проявилась во внешней политике?

— Стабильность во внутренней политике, отказ от излишне резких зигзагов проявились и в международных отношениях. Заслуга Брежнева в том, что он сделал мирное сосуществование реальным и институционализированным через систему переговоров с США по ядерному вооружению и политику разрядки. Взаимный настрой Запада и СССР стал более позитивным, антагонизм стал управляемым и получил понятные обеим сторонам правила.

Когда Брежнев в охотничьем домике в Завидово обсуждал с госсекретарем Генри Киссинджером сложные проблемы под бутылку, как это описывал личный переводчик советских лидеров Виктор Суходрев, это отражало высокий уровень личного доверия между политиками.

— Когда, как вы считаете, Брежнев потерял чувство реальности и превратился в «дорогого Леонида Ильича»?

— Перелом наступил в 1976 году, когда у него произошел инсульт, резко ухудшилось здоровье, он стал заложником построенного им же режима. Когда он ослаб физически и интеллектуально, элита не захотела его отпустить, понимая, что Брежнев является скрепой и гарантом ее благополучия, в том числе личного. Элита стала играть пьесу по самым худшим правилам, они знали, на какие струны личности можно нажимать. Начались постоянные вручения звезд Героя, маршальских погон, наконец, ордена Победы, которым прежде награждали только ключевых полководцев и глав государств.

Можно вспомнить, как маршала Георгия Жукова заставили вписать в воспоминания строки о советах Брежнева, Ленинскую премию по литературе за мемуары.

Тогда молодое поколение окончательно потеряло уважение к личности руководителя страны и политическому строю.

— Как складывалась модель власти, которую потом назвали геронтократией? Можно ли было избежать ее за счет своевременного омоложения кадров?

— Многие ошибки были продолжением достоинств, стабилизация была хороша в определенный период. Это была логика посттоталитарного режима, когда многое зависит от личности. Самый наглядный пример — как все быстро произошло в Испании после смерти Франко в 1975 году. Теоретически можно было избежать старения элиты и утраты динамики развития, но в реальности системе было очень комфортно. Сработала и историческая случайность: в 1940–1950-е годы наверх поднялось очень молодое поколение. Из-за репрессий конца 1930-х годов образовались зияющие бреши, к ним добавилась и острота испытаний, выпавших нашей стране. Личности активные, дееспособные быстро поднимались наверх. Карьера Брежнева была не самой быстрой, его ровесники — Устинов, Громыко, Косыгин — взлетели со скоростью ракеты. Но, придя наверх в конце 1940-х — начале 1950-х, это поколение сидело до 1980-х, остановив все карьерные лифты и лестницы.

— Какие главные промахи Брежнева и его окружения вы бы назвали?

— В системе координат нынешнего века их можно перечислять пачками. В системе координат самого Брежнева вторжение в Чехословакию в 1968 году было безальтернативным, а ввод войск в Афганистан был грубой ошибкой, свидетельствовавшей о глубоком старении всей партийной вершины.

— Можно ли сказать, что правление Брежнева законсервировало и усилило проблемы, которые пришлось затем решать Михаилу Горбачеву?

— Да, разумеется.

— Предположим, что Горбачев стал бы генеральным секретарем сразу после смерти Брежнева. Исправило бы это ситуацию?

— Это было нереально, в момент его смерти никому не приходила в голову пятилетка пышных похорон. Только их серия поставила проблему смены поколений. Как мы знаем из мемуаров Андрея Громыко, он высказался в пользу одного из молодых членов Политбюро Михаила Горбачева.

— В последние годы, судя по результатам социологических исследований, заметна ностальгия по брежневским временам и рост симпатий лично к Брежневу. Чем вы это объясните?

— Брежнев — это, наверное, единственный советский и постсоветский правитель, при котором не происходило ничего ужасного, не было масштабных бедствий. Вторжения в Чехословакию и Афганистан ощущала лишь небольшая часть общества, жизнь большинства населения СССР стала более обеспеченной и благополучной. А нынешние поколения во многом воспринимают ее по воспоминаниям бабушек и дедушек. Этим и объясняется, что та эпоха вспоминается сейчас с ностальгией, которую трудно было предположить тогдашней молодежи.

— Какой анекдот про Брежнева вам вспоминается в первую очередь?

— «Никсон и Брежнев устроили забег, где американский лидер опередил советского. Американские газеты сообщили, насколько Никсон опередил Брежнева, а советские газеты — что состоялись соревнования, в которых Брежнев занял второе место, а Никсон — предпоследнее».