История, литература и искусство, обычаи, быт Японии продолжают привлекать российских ученых. На чем стоит и чем живет японская культура? HSE Daily рассказывает о некоторых докладах, представленных российскими исследователями Страны восходящего солнца на конференции «История и культура Японии», проведенной Институтом классического Востока и античности (ИКВИА) НИУ ВШЭ.

Изменить общепринятые представления о литературе как творческом процессе, требующем вдохновения и озарения, удалось Мисиме Юкио (1925–1970). Для него писательство — во многом механистический труд, требующий хорошей физической формы. Физическое воспитание в представлении Мисимы Юкио стало частью достижения литературного олимпа. О нем рассказал доцент ИКВИА ВШЭ Степан Родин, который назвал свое сообщение «Профессия: писатель. Мисима Юкио и карьера профессионального писателя в послевоенной Японии».

Писатель отличался неприятием авторитетов и стремлением выработать собственный стиль. Свою позицию он формировал через симпатии и антипатии.

Мисима Юкио, рассказал Степан Родин, после путешествия по Греции стремился опровергнуть антитезу тела и духа. Тело у Мисимы с середины 1950-х годов становится важным инструментом достижения цели, но не самоцелью. Тело, полагал Мисима, надо выстраивать, как дом, чтобы оно прослужило как можно дольше духу или разуму. Если в ранних рассказах и личных письмах он стремится показать себя слабым и избранным, то после 1956 года он стремится стать сильным, способным на яркое действие. С этого периода сила духа становится второстепенной, больше внимания уделяется действию, а жизнь представляется как движение тела ради действий.

Такие настроения, полагает Степан Родин, отражали послевоенную японскую действительность, где писателю для достижения успеха приходилось включаться в медиа- и издательский бизнес. Мисима на рубеже 1950–1960-х годов сформулировал следующие правила. Для писательской карьеры необходимо уединение и свободное время. Чтобы получить их, следует поддерживать здоровье тела, отказаться от постоянного приема гостей и бесполезных разговоров, научиться решать дела по телефону. Мисима также называл важным умение разделять личную жизнь и работу: после завершения статьи или книги, по его мнению, следовало путешествовать, чтобы получить новые источники вдохновения и тренировать тело.

Такая точка зрения, считает Степан Родин, отчасти лишала писательство ореола романтики, тем не менее она стала популярной среди японских литераторов.

Студент школы востоковедения ВШЭ Андрей Ясинский представил сообщение «“Как жаль, что нынче лишь гунка слышны!”: жизнь и творчество Татихары Митидзо». Поэта-романтика, умершего от туберкулеза в 25 лет в 1939 году, называли юным гением японской поэзии.

Первые стихи он написал в 14 лет, тогда же он начал рисовать, а вскоре вошел в литературный мир Токио. Уже в 18 лет, в 1932-м, организовал поэтические журналы, много встречался с поэтами. Изучение немецкого языка стимулировало его увлечение стихами немецких романтиков. Вероятно, поэтому он стал активно использовать непривычную для японской поэзии форму сонета, причем, в отличие от европейских и русских поэтов, он отказался от рифмы, его стихи часто тяготеют к прозе.

Романтизм собственных стихов Татихары и его переводов европейских поэтов выражался в бегстве от цивилизации к природе. Часто в стихах описываются растения и животные, в них звучит мотив романтической любви, идеальной возлюбленной, мука и горечь разлуки с любимой и разочарования. Автор часто описывал не образ любимой, а собственные переживания.

В творчестве Татихары часто встречается песенный мотив, его лирический герой часто поет. Возможно, благодаря ранней смерти, полагает Андрей Ясинский, сложилось представление о Татихаре как о чисто романтическом поэте, не писавшем на злобу дня.

В то же время у него есть стихи о надвигавшейся войне, они выглядят отражением эскапизма, стремлением отгородиться от того, что связано с войной. Юный поэт высказывал отрицательное отношение к сгущавшемуся мраку милитаризма. Его строки «Как жаль, что лишь гунка (военные песни и повествования. — Ред.) слышны» отражают его отношение к ситуации в стране.

Независимый исследователь Ольга Лебедева в сообщении «Маньчжурский травелог Ёсано Акико в контексте эпохи» рассказала о путевом дневнике японской поэтессы Ёсано Акико (1878–1942), где она описывала поездку с мужем, поэтом и журналистом Ёсано Тэкканом, по Южно-Маньчжурской железной дороге (ЮМЖД, ответвление Китайско-Восточной железной дороги, отошедшее к Японии после русско-японской войны 1904–1905 годов) в 1928 году. Вышедший в 1930-м сборник включал краткий очерк о порте Дайрен, небольшое количество стихотворений и заметки о путешествии.

ЮМЖД и прилегающей к ней местностью управляла компания «Монтэцу», продолжавшая строительство дороги. Она приглашала японцев, в том числе деятелей культуры, в поездки, выпускала путеводители, описывавшие освоение новых территорий.

Ольга Лебедева рассказала, что Ёсано Акико с мужем доехали до Харбина, потом направились во Внутреннюю Монголию, посетили памятники древней архитектуры, горячие источники, природные достопримечательности, территории, считавшиеся образцами преобразования их Японией.

Ёсано Акико регулярно описывала природу Китая, подчеркивая сходство китайских и японских пейзажей, демонстрировала свое знание китайской культуры, рассказала о подарке — древних монетах из раскопок. Одновременно автор сообщала о достижениях освоения Маньчжурии. Иногда создается впечатление, что она путешествует по заморской Японии.

Автор называла по именам всех японцев, с которыми она познакомилась, и лишь четверых из многочисленных встреченных китайцев. В описании Китая и китайцев не было ксенофобии, но часто сквозило недоверие к качеству сервиса, воды и пищи. При этом Ёсано Акико призывала к уважительному отношению к китайскому языку и культуре, впоследствии это стало одним из ключевых лозунгов марионеточного прояпонского государства Маньчжоу-Го.

Также Ёсано Акико с мужем осмотрели места сражений японо-китайской и русско-японских войн, они заметили милитаризацию региона, но автор воспринимала ее как естественный процесс, часть освоения территории. Деятельность компании и освоение Маньчжурии Японией автор воспринимала комплиментарно. По мнению докладчицы, после этой поездки Ёсано Акико некритически относилась к японскому милитаризму и внешней экспансии.

«Двести произведений двухсот каллиграфов: олимпийская антология письма» — так назвал свое сообщение старший преподаватель ИКВИА ВШЭ Александр Беляев. Он рассказал о большой каллиграфической выставке, подготовленной к токийской Олимпиаде 2020 года. В работах авторов обыгрывались год проведения соревнований и число стран-участниц (их было около 200). По мнению автора доклада, в отличие от традиционных выставок каллиграфии, где главное внимание уделяется визуальным элементам, в 2020 году часть работ текстуально отражала повестку: соревнования спортсменов, волна пандемии и другое.

Средний возраст участников выставки был ниже обычного: самому молодому исполнилось 35 лет, хотя большинство — люди в возрасте 60–70 лет. Среди авторов была инвалид без кистей рук — явная отсылка к Паралимпийским играм, полагает Александр Беляев.

Большинство авторов выставки придерживаются традиционной концепции каллиграфии, но некоторые художники исполнили на холстах собственные тексты, а часть произведений ближе к абстракциям, чем к иероглифам.

На выставке были представлены работы с разным количеством иероглифов — от одного до серии, часто использовалась тематика пяти колец, которые изображались скорее как веера. Были представлены и произведения с минорными, пандемийными настроениями.

Ассистент восточного факультета СПбГУ Светлана Серебрякова представила сообщение «Деятельность русского Центрального справочного бюро о военнопленных во время русско-японской войны 1904–1905 гг.».

Она напомнила, что принятые в конце XIX века Женевская и Гаагская конвенции устанавливали правила ведения войны, в том числе обращения с ранеными и военнопленными. Россия была одним из инициаторов подготовки конвенций, а Япония стремилась стать цивилизованной страной в глазах Запада.

Подписавшие конвенции обязались создать справочное бюро о военнопленных. Его организацию возложили на Красный Крест. Российское бюро открылось в мае 1904 года, его заведующим стал известный юрист Федор Мартенс.

Пик обращений пришелся на январь — декабрь 1905 года. По мере роста числа пленных и обращений сбор информации и выдачу справок бюро разделили на 8 отделов. Токийское бюро по делам военнопленных открыли сразу после начала войны, в январе 1904 года, сообщения шли через французские агентства, затем информация поступала в центральное бюро.

Сначала публиковалась информация и выдавались справки только об офицерах, затем и о солдатах. Всего в Россию поступило 166 списков, последний из них — в феврале 1906 года. На каждого пленного составлялась карточка, в которую вносились имя, фамилия, чин, название части или корабля, состояние здоровья, местонахождение лагеря и место жительства в России. Списки военнопленных публиковались в периодической печати.

Карточки заполнялись и на японцев, находившихся в плену, их фамилии писали по-японски и по-английски, что порождало путаницу в учете (в том числе путали имя и фамилию). Учет русских пленных осложнялся их численностью: по данным книги «Гриф секретности снят. Потери вооруженных сил России и СССР в войнах и вооруженных конфликтах XX в.», она превысила 70 000 человек. Число пленных и пропавших без вести японцев колеблется, по разным данным, от 2000 до 6700 солдат и офицеров.

Подобные учреждения создавались и в период Первой мировой и Великой Отечественной войн.

Конференция «История и культура Японии» продолжалась с 13 по 15 февраля, на ее 9 секциях были представлены 67 сообщений и докладов 70 исследователей из 23 университетов и научно-исследовательских центров России и Японии.