Развитие цифровых технологий вызвало быстрое распространение новых форм занятости — дистанционной и платформенной. Первая особенно широко использовалась в период пандемии коронавируса, а после многие перешли на смешанный вариант работы. Платформенная занятость развивается более активно. При этом оба формата в нашей стране имеют яркую отраслевую и образовательную специфику.

Заместитель директора Центра трудовых исследований (ЦеТИ) НИУ ВШЭ член-корреспондент РАН Ростислав Капелюшников и младший научный сотрудник центра Дарья Зинченко изучили особенности распространения новых форм занятости, всплеск интереса к которым дала пандемия COVID-19. Результаты исследования они изложили в препринте «Цифровые формы занятости на российском рынке труда: дистанционная и платформенная», опубликованном в серии «Проблемы рынка труда». 

Авторы отмечают: дистанционная и платформенная занятость — новейший феномен рынка труда, ставший возможным благодаря цифровизации экономики, в том числе наличию широкополосного доступа в интернет и использованию персональных электронных устройств. Чаще всего они реализуются на альтернативных местах работы. Многие нестандартно занятые имеют гибкий график труда, самостоятельно определяя его продолжительность, действуют как самостоятельные работники.

Пандемия как драйвер 

Масштабы обеих форм цифровой занятости до начала 2020 года были невелики, они продемонстрировали взрывной рост в первые месяцы 2020 года, когда государства всего мира ввели локдауны для ограничения распространения инфекции, резко сократив массовые скопления людей, в том числе на рабочих местах. В условиях жесткого карантина массовый переход на дистант позволил сохранить в мире сотни миллионов рабочих мест. По некоторым оценкам, на пике пандемии в отдельных странах в онлайн-режиме из дома работали около половины всех занятых. Этот опыт позволил работникам и работодателям оценить выгоды и издержки дистанта. По мере ослабления карантина его использование повсеместно снизилось, но существенно превышает доэпидемические показатели.

Пандемия повысила также востребованность платформенной занятости, предполагающей использование в работе цифровых платформ или приложений для мобильных устройств. На пике эпидемии высоким спросом пользовались курьеры, ставшие связующим звеном между человеком и внешним миром. В число платформенных работников входят также специалисты по ремонту, водители такси, репетиторы, фрилансеры в области ИКТ и т.д. 

В условиях пандемии российский рынок труда не был исключением. На нем в 2020-е годы также начали широко использовать дистанционную и платформенную занятость. По данным телефонного опроса Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС, проведенного в 2020–2021 годах, в это время 23% всех работников перешли на удаленную занятость. По данным Российского мониторинга экономического положения и здоровья населения ВШЭ в разгар эпидемии в 2020 году уровень дистанционной занятости достигал 16%, но уже летом этого года упал до 7%, а к концу 2020 года опустился до малозначимых 3%. 

Для изучения масштабов цифровых форм занятости авторы анализировали обследования рабочей силы (ОРС) Росстата, куда с 2020 года был включен вопрос о дистанционной занятости, а с 2022 года — о платформенной. Эксперты ЦеТИ отметили, что в анкеты ОРС в 2022 году добавили специальный вопрос: «Приходилось ли Вам на прошлой неделе выполнять работу удаленно, то есть работать на расстоянии от работодателя, клиента, в том числе с использованием персональных электронных устройств?». Те, кто ответил, что отработал в таком режиме всю или часть недели, квалифицируются как занятые дистанционно. Изменение вопроса о дистанционной занятости привело к резкому росту оценок ее распространенности: в декабре 2021 года численность занятых удаленно работников оценивалась с использованием старой формулировки в 0,4 млн человек (0,5% общей занятости), а в январе 2022 года с использованием новой формулировки — уже в 2,9 млн человек, или 4,2% общей занятости. Такой результат означает, что при применении более корректной методологии действительный уровень дистанционной занятости в России на пике пандемии мог достигать 25–30%. 

В 2022–2023 годах дистанционная занятость выходила из употребления. С начала 2022 года до конца 2023 года она снизилась втрое, с 4,2 до 1,4%. В настоящее время на дистанте трудятся примерно 1 млн человек, причем большинство из них сочетают работу на дому с поездками в офис, а полностью удаленно работают 35–45%. Прогнозы о превращении удаленной работы в одну из лидирующих форм занятости в России после пандемии оказались несостоятельными, констатируют эксперты НИУ ВШЭ.

Для сравнения: в Европе доля дистанционной занятости снизилась примерно до 10% к концу 2023 года. Лидерами по ее охвату стали Ирландия и Финляндия (более 20%), а аутсайдерами — Болгария и Румыния (чуть более 1%). В странах Северной и Западной Европы ее уровень (около 15%) существенно выше, чем в государствах Восточной и Южной Европы (6%). 

В гендерной структуре дистанционной занятости в России большинство составляют женщины (60%). Диспропорцию авторы объясняют их преобладанием в «беловоротничковой» занятости, где возможна удаленная работа и вероятное освобождение времени для домашних обязанностей. 

Удаленная работа стала привилегией специалистов высшего уровня квалификации с вузовскими дипломами. Доступ других образовательных групп к ней крайне ограничен. 

Чаще других дистанционно работают занятые в научно-технической деятельности (17%), торговле (16%), сфере ИКТ (15%) и образовании (10%). Дистант почти не применяется в энергетике, добыче полезных ископаемых, водоснабжении, ресторанно-гостиничном бизнесе и иных услугах.

Из возрастных групп реже всего его используют тинейджеры (до 20 лет) — менее 1% в 2023 году. Следующая молодежная когорта — 20–29 лет, — напротив, лидирует по этому показателю — 2,2%, примерно столько же — 1,9% — работают удаленно в группе 30–39 лет. По мере увеличения возраста доля таких работников равномерно убывает до минимума 0,9% среди 60–69-летних. Однако среди занятых в возрасте 70 лет и старше она вновь растет, что, возможно, связано с большим соответствием работы из дома их состоянию здоровья.  

В среднем платформенная занятость распространена в России более широко. По результатам онлайн-опросов, проводимых Институтом социальной политики НИУ ВШЭ, в 2022–2024 годах опыт работы через цифровые платформы имели 15–16% взрослых россиян, в том числе 11–12% эпизодически подрабатывали, 1,6–1,7% подрабатывали регулярно и примерно столько же использовали формат как основную работу.

С 2022 года в анкеты ОРС Росстата включили новый вопрос, посвященный платформенной занятости: «Использовали ли Вы для поиска клиентов, выполнения заказов на прошлой неделе сайты или приложения (“Яндекс Такси”, “Авито”, “Профи.ру” и т.п.)?». Ответившие на него положительно классифицируются как платформенно занятые. По имеющимся оценкам, различные интернет-платформы используют в своей деятельности от 2 до 5 млн российских работников. В 2022–2023 годах (единственный период, за который имеются данные) уровень платформенной занятости на основной работе колебался в пределах 3–7%. Максимума он достиг в начале 2023 года, а минимума (2,8%) — в конце 2023 года. Такая динамика — активный рост в 2022 году и резкое падение в 2023 году — не имеет очевидного объяснения. Вероятно, резкие колебания были связаны с недостаточной методологической проработкой вопроса о платформенной занятости.

Возможно и иное содержательное объяснение: взрывной рост вакансий на российском рынке труда в 2023 году мог вызвать активный переток работников в стандартную занятость, а выезд за рубеж большого числа фрилансеров на рубеже 2022–2023 годов мог снизить долю удаленной работы. 

Кто на платформе

Платформенная занятость в России превосходит по масштабам дистанционную примерно в 2,5–3 раза. В отличие от дистанционной занятости, она смещена в пользу мужчин: они составляют 58% платформенных работников, женщины — 42%. 

Активнее всех онлайн-платформы используют занятые 15–19 лет — 6,3%. С возрастом вероятность платформенной занятости монотонно убывает до 2,5% у работников старше 60 лет, что, очевидно, отражает различия в цифровых навыках между возрастными когортами.

В разрезе образования наиболее высокие уровни платформенной занятости имеют работники с высшим образованием и одновременно со средним и основным общим. Это объясняется необязательностью требований к навыкам владения сложными технологиями для работы с интернет-платформами. Например, в сфере услуг достаточно умения пользоваться смартфонами или планшетами. 

По мнению авторов, профессиональная структура платформенной занятости намного более равномерна, чем структура дистанционной. Специалисты высшего уровня квалификации составляют около 19%, что несколько меньше доли работников торговли и сферы обслуживания. Более значимое отличие платформенной занятости от дистанционной состоит в достаточно широком участии рабочих разной квалификации, на чью долю суммарно приходится свыше трети всех платформенных работников. Особенно весома (почти 18%) доля среднеквалифицированных рабочих, поскольку именно в эту группу входят водители автомашин. 

Детальный анализ отраслевой структуры платформенной занятости показал: на первом месте (21%) с большим отрывом находятся бытовые услуги, за ними следуют транспорт (10%), сфера ИКТ, профессиональная и научно-техническая деятельность и операции с недвижимым имуществом (по 8%).  

Авторы отмечают: Россия сейчас входит в число лидеров по платформенной занятости, но отстает по масштабам дистанционного режима труда. Они связывают эту асимметрию с тем, что для использования онлайн-платформ необходимы менее продвинутые цифровые навыки. Недостаточное по мировым меркам распространение дистанционной занятости может быть также вызвано сложившейся в российских компаниях жесткой вертикальной культурой управления. 

Таким образом, подавляющее большинство российских работников продолжают трудиться в режиме стандартной занятости: по найму, на стационарном рабочем месте, с формальным трудовым контрактом и фиксированной зарплатой. «В обозримой перспективе цифровые формы занятости, скорее всего, будут оставаться ограниченно востребованными российским рынком труда. Популярные предсказания, что удаленная и платформенная работа скоро станут ведущими формами трудовой активности, по-видимому, не имеют под собой реальных оснований», — резюмировали Ростислав Капелюшников и Дарья Зинченко.