Экономическое противостояние России и ЕС может развиваться несколькими путями: точечные укусы, секторальные санкции и цифровая всеобъемлющая поднадзорность. Какой из них наиболее вероятен и какой будет наиболее болезненным для нашей страны — эти темы анализируют ученые проекта «Сценарное прогнозирование механизма развития вторичных санкций против России». Эта работа Центра средиземноморских исследований факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ является частью большого стратегического проекта «Национальный центр научно-технологического и социально-экономического прогнозирования». О скрытых пружинах санкционной политики рассказали директор центра Екатерина Энтина и аналитик Александр Наджаров.

— На что направлен основной исследовательский фокус вашего центра?

Екатерина Энтина: Несмотря на то что лаборатория называется Центром средиземноморских исследований, область наших интересов существенно шире даже самых больших представлений о Средиземноморье. У нее есть два направления — научно-исследовательское и экспертно-аналитическое. В рамках первого мы изучаем страны региона от субсахарской Африки до балто-черноморского пояса, анализируем механизмы принятия решений внутри ЕС, устройство их внутренней и внешней политики последнего времени, в том числе в отношении России. В рамках стратпроекта мы проводим сложные работы по прогнозированию санкционных инициатив на уровне ЕС и их координации на уровне G7. 

— Почему прогнозирование вторичных санкций кажется вам таким важным?

Екатерина: Это одна из ключевых тем не только для формирования внешнеэкономической стратегии России, но и для реализации политики импортозамещения и достижения цели технологического суверенитета. Очень важно разбираться, как ЕС институализирует санкционные механизмы. Наша экспертиза состоит в том, что мы прогнозируем действия, анализируя мотивы. Когда в средствах массовой информации или в политических декларациях, например в заявлениях депутатов Европарламента, озвучиваются дикие идеи, это значит, что внутри структур, координационно подчиненных Европейской комиссии и G7, уже сложился политический консенсус по поводу необходимости применения санкций в той сфере, которая так шапкозакидательски вводится в оборот. 

Более того, сразу активируются отлаженные механизмы применения этих санкций. Подобным образом наши европейские недоброжелатели вбрасывают в информационное пространство тезисы для своего населения — проверяют, как это будет воспринято европейским обывателем. Также они наблюдают, как мы на это реагируем — воспринимаем как угрозу или вообще не допускаем мысли, что они смогут координировать деятельность в этой сфере. В зависимости от реакции на вброс они прорабатывают конкретные правовые решения на уровне институтов и рабочих групп, координируют на уровне группы G7. 

— Можете привести пример такой скоординированной повестки, необязательно на примере санкций? 

Екатерина: Например, зеленая повестка G7. Она была вброшена и развита в первую очередь Европейским союзом, и то, что относится к ней, чаще всего инициируется внутренними институтами и рабочими группами под эгидой Евросоюза. По большому счету, зеленая повестка ЕС — это на сегодняшний день идеологическое обрамление общего движения Евросоюза как в политическом, так и в экономическом и общественном контексте.

— А какие еще жесткие идеологемы вы бы могли назвать, которые могут быть использованы для политической манипуляции? 

Екатерина: Программа достижения климатической нейтральности, когда ЕС фактически подменил те договоренности, которые есть в рамках Парижских соглашений, сведя политику заботы о климате к отказу от ископаемых источников топлива. На самом деле, даже если мы примем за аксиому то, что на планете наступает антропогенное потепление, бороться с этим можно целым рядом способов, начиная от системного озеленения планеты и заканчивая регулированием парниковых выбросов. Но та программа, которую в ЕС реализуют и навязывают через политику ESG, через программы взаимодействия по технологическому переходу различным странам различных регионов мира, — это довольно идеологизированная история. 

Александр Наджаров: Есть некий пакет ценностей, который продвигается именно на внешнеполитическом уровне. Если мы говорим про ЕС, то все укладывается в единую рамку под названием resilience и sustainability. Самое важное слово — resilience, социальная трансформация, в первую очередь западных обществ, чтобы они становились неуязвимыми перед новыми вызовами, информационно-психологическими и информационно-политическими. Под этим словом идет: а) зачистка их несистемной внутренней оппозиции; б) установление контроля над их же информационным полем. 

Под эгидой resilience Европейский союз ведет борьбу с большими американскими компаниями GAFA (Google, Apple, Facebook, Amazon. — Ред.), сейчас развернул кампанию против Маска. Эта модель общественного развития предполагает достаточно жесткое ограничение как политического поля, так и политического дискурса в целом. Фактически под красивыми словами скрывается установление достаточно жесткого наднационального контроля над информационным и политическим полем. Такова вторая часть этой большой внешнеполитической повестки. 

— Как вы считаете, ведется ли со стороны Евросюза аналогичная работа в отношении России? Насколько их представления о нас, наших мотивах и ресурсах адекватны действительности? 

Александр: Наша страна с начала 90-х годов пыталась выстроить партнерские отношения с ЕС, но Европа воспринимала развал СССР как нашу капитуляцию, в том числе ценностную. Соответственно, они нас не изучали, так как мы им казались просто большой страной, которая обязана встроиться в их ценностный и — в первую очередь — правовой ряд. В основе политики ЕС лежат не танки, не жесткая сила и даже не идеологическая сила, а в первую очередь правовое измерение, подтягивание под собственные стандарты всего взаимодействия с третьими странами. 

Эта задача напрямую связана с санкционной повесткой. Эта концепция нормативной сверхдержавы предполагает создание таких условий, при которых нормативным требованиям рынка отвечают только европейские компании. Так они вели себя со странами Восточной Европы до того, как их присоединили, так они ведут себя со странами постсоветского пространства, с африканцами, с Ближним Востоком. Это направлено на создание преференциальных условий для ведения своего бизнеса. 

Когда вся Центральная и Восточная Европа вступила в Европейский союз и НАТО, мы фактически потеряли все центрально- и восточноевропейские рынки. В значительной степени то же самое происходит в последние годы в Юго-Восточной Европе. То, что они в военно-стратегическом смысле интегрированы в НАТО, угрожает нашим военным гипотезам и концепциям отсутствия буфера. После вступления этих стран в Европейский союз мы наблюдаем согласованную внешнюю политику ЕС, которая несет неприкрытый антироссийский месседж. 

— Европейские институты активно навязывают свою волю национальным юрисдикциям. Они действительно формируют политику Европы? 

Екатерина: ЕС никогда не был аморфным объединением. На протяжении последних 25 лет происходила трансформация общеинституциональной, наднациональной рамки Европейского союза. Внешняя политика на протяжении последних 20 лет была последовательно консолидирована. Это видно и по внешнеполитической программе ЕС, и по тому, как особенно за последние семь-восемь лет были существенно усилены наднациональные полномочия Европарламента и Еврокомиссии. На фоне разрыва логистических, экономических и производственных цепочек из-за ковида Европейская комиссия обросла ключевыми полномочиями в распределении финансовых средств, направленных на развитие и модернизацию национальных экономик, что позволило ей в конечном итоге выйти в общении со странами-членами на тот уровень, который до этого был позволителен только в общении со странами-кандидатами.

— Когда закончится эффект вторичных санкций, наступит ли разделение мира на «Океанию», «Евразию» и «Остазию»? 

Александр: Это та тема, которой наш проект занимается в этом году. Этот мир и так разделяется. Конечно, вторичные санкции этому способствуют. Будет ли полное окукливание? Скорее всего, нет. 

Вторичные санкции, особенно со стороны ЕС, возникли потому, что первичные не работают должным образом. Политической мотивацией европейских санкций было желание подорвать российский военный потенциал. Так как это не привело к каким-то серьезным негативным последствиям для российской экономики, начался следующий этап — перекрытие альтернативных торгово-экономических каналов для нашей экономики, санкции против стран-посредников. Мы сейчас составляем прогноз, как они эти санкции будут вводить. 

У нас уже есть понимание, кто является обслуживающим аналитическим аппаратом для Еврокомиссии и G7, мы знаем основную аналитическую обслуживающую сетку. Наш фокус направлен на аналитические центры, некоммерческие организации, бизнес-ассоциации, которые сидят на брюссельском денежном потоке. Они бенефициары наднационального европейского проекта и занимаются, грубо говоря, расследованием в отношении наших контрагентов.

Еврокомиссия — это довольно сложная бюрократическая наднациональная система, а на национальном уровне есть крупные лоббисты и спонсоры этого наднационального строительства.

— Почему вы уверены, что западный взгляд на Россию неадекватен, ведь у них есть такие же инструменты, как у вас? 

Екатерина: Наше отличие в том, что, используя примерно те же самые механизмы количественного анализа, мы более вдумчиво подходим к качественной обработке полученных данных. Самый объективно доступный способ заглянуть за ширму того, что происходит в процессе принятия решений, — это начинать читать выдвинутые предложения, ведь, прежде чем принять какое-либо решение, его сначала пробрасывают в медиа. Более того, когда оно пробрасывается в медиа, это значит, что конкретные предложения уже находятся на определенной стадии проработки. 

— Общество и элиты в Евросоюзе настолько радикализированны, что из повестки ушли все оттенки, кроме красного и зеленого? 

Александр: Если на национальном уровне какая-то свобода взглядов и сохраняется, то, если речь заходит о внешнеполитических вещах, сильных альтернативных голосов нет, по внешней политике в ЕС существует полный консенсус. 

Екатерина: Если мы говорим про энергетическую политику и попытку обеспечить энергетическую независимость, то надо понимать, что эта история у Евросоюза существует уже три десятилетия. В том или ином виде она реализовывалась с середины 70-х годов, просто сейчас она вышла на новый яркий этап, в других масштабах и с другими задачами. Соответственно, нет оснований утверждать, что она свернется через пять-десять лет, потому что для Европы это горизонт полувекового нарратива об энергетической независимости. 

— Каков ваш прогноз относительно следующих шагов после полномасштабной кампании вторичных санкций? 

Александр: Вторичные санкции — это надолго, и пока они еще не полномасштабны. Мы видим три сценария санкционной войны. Первый — это точечные укусы, второй — секторальные санкции, третий — цифровая всеобъемлющая поднадзорность.

Екатерина: Основная задача и основной элемент контригры по отношению к санкционной повестке — это создание многосторонних механизмов взаимодействия с любым набором стран. Но поскольку точечные укусы идут в режиме нон-стоп, они влияют на готовность третьих стран выходить на какие-то совместные решения. Этот сценарий может лавинообразно нарасти и перерасти в масштабные секторальные санкции — это американский подход. 

Европейская альтернатива, на наш взгляд, наиболее неприятна. Мы ее видим на примере алмазной отрасли, которую очень долго хотели санкционировать, еще до СВО. Проблема была с правоприменением. Одно дело — запретить покупать алмазы у компании «Алроса», но они будут идти через ОАЭ или через Индию, где их шлифуют. А как сделать так, чтобы они через третьи страны не шли? Это и был главный технологический вопрос. 

Они очень долго находились в «точке бессилия», когда политическое решение принято, но нет технической меры. В итоге создали некую систему верификации: компании, которые обрабатывают алмазы, должны присылать в Антверпен документы, подтверждающие, что это не российские камни. То есть фактически решили Кимберлийский процесс применить к российским алмазам. Проблема в том, что пока нет полноценной системы отслеживания, хотя уже в 2023 году предлагали это сделать на блокчейн-основе. Если двигаться по этой траектории, мы увидим трансформацию глобального алмазного рынка, когда все будет прозрачно и верифицировано. 

Эта история для нас показательна — такие решения можно транспонировать на многие другие сектора. Например, на морские перевозки, чтобы бороться с теневым флотом: создать базу кораблей, которые перевозят нефть и нефтепродукты, присвоить им хэш блокчейна и нормативно заставить партнеров не принимать в портах. 

— На ваш взгляд, построенная к настоящему времени система глобальной торговли разрушается самим Западом? Или ей ничего не грозит, просто в ней будут изгои? 

Александр: Скорее всего, сформируется несколько крупных глобальных кластеров, которые внутри себя будут выстраивать собственные зонтичные экономики. Но сам факт мировой связанности уже не отменить.

Екатерина: Пример российских санкций показал, что рынок существенно глобализировался, и каналов поставок сейчас великое множество. За глобальной торговлей подтянулась глобальная конкуренция, и это в корне изменило правила игры.

Александр: Российский кейс уникален. Никогда еще в истории такая крупная страна не подвергалась такому санкционированию. 

— Насколько ваша методика применима для разных юрисдикций? Можно ли использовать ее, например, для Китая, чтобы проверить возможность санкционной политики в отношении него?

Екатерина: Можно его даже напрямую накладывать, хотя бы потому, что и антироссийской, и антикитайской санкционной повесткой занимаются примерно одни и те же люди. Конечно, многое зависит от конкретного предмета санкций, но алгоритм в принципе идентичный.