В Ираке несколько недель продолжаются массовые волнения, протестующие заняли особо охраняемую «зеленую зону», где расположены иностранные посольства и правительственные учреждения, и ворвались в парламент. О причинах и ходе кризиса HSE Daily побеседовал с заместителем заведующего Научно-учебной лабораторией мониторинга рисков социально-политической дестабилизации факультета социальных наук ВШЭ, доцентом Санкт-Петербургской школы социальных наук и востоковедения ВШЭ Леонидом Исаевым.

— Каковы, по вашему мнению, главные причины обострения ситуации в Багдаде и в Ираке в целом?

— Главных, думаю, две. Первая причина — системный политический кризис, который наблюдается в стране с момента свержения Саддама Хусейна в апреле 2003 года. По сути, в Ираке так и не удалось создать политическую систему, которая, с одной стороны, позволяла бы учитывать интересы всех этноконфессиональных групп, а с другой — эффективно решать поставленные перед властью политические и экономические задачи. Как результат — постоянные кризисы власти, вызванные, например, невозможностью на протяжении нескольких месяцев собрать парламентскую коалицию и, как следствие, сформировать правительство, как это происходило после протестов 2019 года.

Вторая причина — экономическая. Повышение цен на продовольствие, топливо и коммунальные услуги послужило триггером протестов, начавшихся еще в 2019 году. Это универсальный фактор, который сыграл свою роль во время второй волны протестов в регионе, так называемой «арабской весны 2.0», закончившейся свержением режимов в Судане и Алжире в 2018–2019 годах. Резкий скачок цен в странах Ближнего Востока и Северной Африки в 2018–2019 годах стал спусковым крючком для масштабных акций протеста, а впоследствии к экономическим требованиям добавились политические. Если говорить про Ирак, они актуализировали вопрос неэффективности государственной власти.

— Какую роль играют этнические или религиозные факторы?

— Самую непосредственную. Немногие знают, что Ирак после свержения Саддама Хусейна стал асимметричной федерацией, где есть отдельный регион Иракского Курдистана, расположенный на севере и наделенный обширными полномочиями, и остальная страна. Если говорить о конфессиональных особенностях, то шииты живут преимущественно на юго-востоке, а сунниты — в центральном и западном Ираке.

В этническом плане главная линия разделения общества проходит между курдами и арабами.

После свержения Саддама Хусейна в Ираке попытались сформировать систему сдержек и противовесов, чтобы обеспечить участие крупнейших этнических и религиозных групп в политической жизни страны. В Ираке много политических партий, созданных, как правило, по этноконфессиональному принципу, регламентировано распределение государственных должностей: президентом может быть только курд, председателем правительства — шиит, а спикером парламента — суннит. Однако на практике мы имеем неустойчивый к политическим кризисам государственный аппарат, поскольку по каждой серьезной проблеме крупная этническая или религиозная сила может блокировать или саботировать решение центра. Этот паралич власти приводит к затяжным кризисам, невозможности сформировать правительство из-за трудного поиска консенсуса в раздираемом противоречиями обществе.

Надо понимать, что, когда происходит кризис, подобный случившемуся в 2019 году, одни группы заинтересованы в его урегулировании, а другие, например курды, нет. Они были заинтересованы в ослаблении центральной власти и использовали кризис для торга с Багдадом, чтобы получить больше полномочий.

— Заметен ли в нынешних волнениях внешний след?

— Он хорошо просматривается: после свержения Саддама Хусейна Ирак стал страной, где сталкиваются интересы разных сил, прежде всего Вашингтона и Тегерана. Для Ирана жизненно важно сохранять свои позиции в Ираке, а американское присутствие — важнейший фактор политической и военной ситуации в стране. Можно вспомнить нападение на посольство США в Ираке, американский авиаудар в январе 2020 года по аэропорту Багдада, в результате которого был убит генерал Корпуса стражей исламской революции Касем Сулеймани, и ответный удар Ирана по базам США в Ираке.

Ирак испытывает давление разных внешних сил, а внутренние военно-политические группы имеют поддержку извне. Сейчас исключена ситуация, когда страна может ориентироваться на одного игрока, и это сыграло важную роль в развертывании протестов.

Нарастающий конфликт Ирана и США вызвал давление Тегерана на Багдад, требования ускорить вывод из Ирака войск международной коалиции из 40 стран, воевавшей против ИГИЛ (определением Верховного суда РФ №14-1424С от 29 декабря 2014 года признана террористической организацией) и сыгравшей большую роль в ее разгроме. Это вызвало дискуссии в Ираке: многие считают, что выводить иностранные войска преждевременно, опасаются роста террористической активности.

— Насколько часто в нынешнем Ираке происходят беспорядки?

— Это неотъемлемый атрибут современного Ирака. Они вспыхивают регулярно, происходят и масштабные теракты, массовые протесты и забастовки. Крупные протесты проходили в стране в 2011 году во время «арабской весны». После этого их накал несколько снизился.

Однако в 2019 году протесты в Ираке вспыхнули с новой силой, одновременно с Египтом и Ираном, когда протестующие требовали снизить цены на топливо, продукты и коммунальные услуги, а затем выдвинули и политические лозунги. То, что мы сейчас наблюдаем, — это, по сути, продолжение процессов 2019 года: страна находится в состоянии перманентного протеста, который продолжается годами.

— В чем отличие нынешних волнений от прежних?

— Главное отличие нынешних выступлений, причем не только в Ираке, — это протест против всех, а не против конкретных личностей, как в 2011 году. Начиная с событий в Алжире, главный лозунг протестующих — «Пусть уйдут все!». В случае с Ираком нет явно выраженного авторитарного лидера, против которого можно было бы направить свое недовольство, протестующие не знают, кому адресовать свою ненависть, и выступают против всей политической системы как таковой.

— Можно ли их назвать исключительными?

— В 2011 году были сопоставимые по масштабу волнения. Нынешние протесты затянулись, но я бы не стал их выделять.

— Получается, иракская полиция и силовики не могут или не хотят решительно пресекать массовые акции протеста?

— Мы имеем дело с ситуацией, когда процесс разоружения не закончился. В Ираке есть полиция и армия, но одновременно действуют курдская пешмерга (ополчение) и другие многочисленные вооруженные группировки, которые оснащены не хуже полиции, а иногда и армии. Поэтому у полиции и армии нет монопольного права на использование насилия.

Иракская армия находится в кризисном состоянии, я бы не переоценивал ее возможности: она была фактически уничтожена в 2003 году. После частичного восстановления она понесла значительные потери в борьбе с ИГИЛ. К тому же неясно, кто будет отдавать команду применять силу против протестующих, никто не будет брать на себя ответственность.

— В какой степени нынешнюю ситуацию в Ираке можно назвать следствием свержения Саддама Хусейна и военной операции США и их союзников в 2003 году?

— Можно, если говорить, что при Саддаме Хусейне была выстроена политическая система, которая зиждилась на жестоком подавлении всякого инакомыслия, ущемлении прав шиитов и курдов. Но я бы не испытывал ностальгии по временам Саддама Хусейна. Хусейновский режим был уничтожен, но создать на руинах работающий механизм сдержек и противовесов и эффективно действующие государственные институты пока не получилось. До вывода главных сил коалиции в начале 2010-х годов американцам удавалось быть медиаторами между различными группировками, добиваться их демилитаризации. Однако этот процесс не был завершен. Вывод основного контингента при Обаме оказался преждевременным решением, поскольку, кроме внешних сил, в Ираке не были созданы эффективные структуры, которые могли бы поддерживать правопорядок, и хрупкий баланс сдержек и противовесов рухнул.

Во многом нынешние противоречия — и шиито-суннитское, и курдско-арабское — являются следствием диктатуры Саддама Хусейна, жестокого подавления курдов и шиитов в течение многих лет. Загнанные вглубь противоречия снова обострились. Арабы-сунниты, бывшие опорой диктатуры, истребляли своих противников несколько десятков лет, теперь для восстановления равновесия и доверия нужны многие годы.

— Есть ли риск распада Ирака как единого государства, гражданской войны или, например, прихода к власти нового диктатора?

— Риска распада Ирака, как мне представляется, нет: федеративной системой могут быть недовольны, но она обеспечивает сохранение целостности страны. Напомню, что на референдуме в сентябре 2017 года о самоопределении Курдистана большинство участников проголосовало за независимость, но распад не состоялся, в нем не заинтересованы ни курды, ни арабы.

Приход нового диктатора я бы не стал исключать, налицо тенденции, что все попытки добиться демократических преобразований и улучшения жизни революционным путем привели к разочарованию в демократических институтах. Мы видим, как требования прав человека и демократизации уступают место лозунгам сохранения стабильности, безопасности и суверенитета. Если мы посмотрим на другие арабские страны, то, например, в Египте режим Абделя Фаттаха Сиси по уровню авторитарности сопоставим со свергнутым в 2011 году режимом Хосни Мубарака. Недавняя конституционная реформа в Тунисе также поворачивает страну от демократического развития к авторитарному.

Не исключаю, что в условиях перманентной нестабильности население будет склоняться к появлению нового лидера, способного подавить разногласия ради обеспечения стабильности и единства Ирака. Однако запрос на сильную руку будет неизбежно означать усиление позиций одной группы и ее попытки подчинить остальных и вызовет их сопротивление. Пока страна вооружена до зубов и влияние внешних сил велико, я не вижу особых рисков диктатуры и монополизации власти в одних руках.

На фото: Багдад, источник: Safa Daneshvar / Wikimedia Commons