Наши отношения с историей индивидуальны, восприятие исторической реальности зависит от того, как она передана в литературном произведении. Стихи — мобильный и адаптивный жанр, а у эпической прозы историческая дистанция огромна. Но есть ли вообще грань между историей и современностью? В рамках ежегодной конференции «Теории и практики литературного мастерства», организованной НИУ ВШЭ, прошел круглый стол на тему «Историческая дистанция в литературе». В дискуссии приняли участие писатели Евгений Водолазкин, Леонид Юзефович, Виктор Ремизов, Сергей Беляков, Александр Архангельский, профессор факультета гуманитарных наук ВШЭ Майя Кучерская.
Майя Кучерская, фото: Высшая школа экономики
«Сегодня мы будем обсуждать, как, с какой скоростью историческое мгновенье остывает, а историческое событие перестает быть значимым. Когда писатель может к нему подступиться? А может, он не должен ничего ждать? Или он должен все немедленно фиксировать в дневниках и издавать, как многие и делают? Или все-таки надо выждать и писать исторический роман, соблюдая историческую дистанцию?» — обозначила тему разговора Майя Кучерская.
Александр Архангельский, фото: Высшая школа экономики
Выступивший в роли модератора Александр Архангельский отметил, что любой литератор «хочет и память свою сохранить, и современность приобрести». Но не всегда это получается, и не во всех жанрах. «Есть мобильные, при этом глубокие жанры — стихи, особенно лирические, — говорит он. — Они могут позволить себе быстро входить в реальность, потому что сразу “держат дистанцию”. Сам строй стиха предполагает некоторую дистанцию по отношению к моменту, который ты в стихах описываешь. Поэтому лирика более адаптивна». О публицистике можно сказать определенно — она для того и существует, чтобы откликаться мгновенно. Театр, говорит Александр Архангельский, тоже работает с современностью, потому что он «здесь и сейчас». «Театра не существует в прошлом и не существует в будущем, потому что его еще нет. Что касается эпической прозы, тут дистанция огромного размера. Но никто не знает, когда дистанция становится эпической», — объяснил он.
Евгений Водолазкин, фото: Высшая школа экономики
Евгений Водолазкин напомнил о том, как в литературе возникла идея описывать исторические события. «Это довольно древнее занятие. Взятая в определенном повороте Библия — это историческое сочинение, причем в высшей степени художественное», — считает он. Исторические тексты и историческое мышление строились совершенно по-другому, другими были и принципы средневековой истории, подчеркнул писатель. По его словам, принципы современной истории, историографии основаны на понимании происходящего как причинно-следственных цепочек. Но если говорить о Средневековье, то в этом случае было представление, что любое событие имеет провиденциальное значение. «В Средневековье история не ценилась как целое, она не подразумевалась как нечто имеющее цель. Цель была — манифестация качеств конкретных людей, их раскрытие», — говорит Евгений Водолазкин.
Леонид Юзефович задался вопросом, где же грань между историей и современностью. Он считает, что вопрос отношения человека к истории зависит от самой истории. «Историческое массовое сознание — это продукт последних двух столетий. Жанну д’Арк сожгли в XIV веке, — приводит он пример. — И если вы спросите француза XIV века, то он о ней никогда не слышал. Или: мы все знаем о Куликовской битве, но если вы спросите человека времен Ивана Грозного, то 99,9% людей ничего не знали о Куликовской битве. Поэтому историческое сознание — это продукт прошедших столетий. У истории все, что уходит в прошлое, — это вроде как бы история. Но на самом деле наши отношения с историей глубоко индивидуальны, и социальны тоже».
Леонид Юзефович, фото: Высшая школа экономики
Леонид Юзефович размышляет над тем, как каждый из современников проводит границу между современностью и прошлым. «Прежде всего это зависит от нашего возраста. Тут есть такой парадокс: чем мы старше, тем прошлое нам ближе. Это потому, что измеряем мы это расстояние в отрезках собственной жизни, — продолжает он. — Допустим, в 1965 году мне было 17 лет, Отечественная война закончилась 20 лет назад, для меня это было все равно как эпоха Александра Македонского. Это целая моя жизнь. Гражданская война тогда была три моих жизни назад. Теперь Гражданская война — 100 лет назад, а мне 70 с лишним, это моя жизнь с небольшим. И Гражданская война, и революция ко мне приблизились. В процессе жизни прошлое становится нам ближе».
Виктор Ремизов, фото: Высшая школа экономики
Виктор Ремизов полагает, что в сочетании «исторический роман» слово «роман» — наиболее важное. «Роман делает историю живой. История достаточно нейтральна. Она не знает ни плюсов, ни минусов. И только мы, опираясь на этические, эстетические соображения, выставляем плюсы и минусы, — говорит он. — С помощью художественного текста мы переводим мертвое в живое. Мы способны пропустить через себя исторический факт, пережить, прожить и подключить к этическому нашему отношению к истории еще и эстетическое». Он говорит, что эстетика куда более вразумительна: она указывает людям отличие уродливого от прекрасного.
Сергей Беляков, фото: Высшая школа экономики
«История — очень важная вещь. Мы все в истории живем, — подытожил Сергей Беляков. — Евгений Водолазкин говорит, что времени нет, а я говорю, что настоящего нет, и будущего нет, а все мы живем в прошлом. Начало нашего круглого стола — это уже история. История — единственно доступная нам реальность, и она безумно интересна. Я не писатель, я историк, и ничего не выдумываю. Можно быть очень интересным, ничего не выдумывая, потому что интересна сама жизнь. Если мы эту жизнь исследуем, изучаем, то мы находим много яркого, интересного без всякого вымысла». По его мнению, есть такое выражение — «сухой исторический факт». Но исторический факт не сухой, он, как правило, очень интересен, если на него смотреть полно, непредвзято.
